Островитянка - [51]

Ты можешь гордиться своей социальной свободой, и при этом с неудовольствием ждать Новый год, т. к. останешься один на один с наряженной елкой и праздничным ужином: туда не хотел пойти, там не интересно, а вот куда хотел — не пригласили. Сдвигаешь бокал со своим отражением в зеркале под бой курантов, — и со временем приобретается уверенность, что живешь так каждый год, потому что так его встречал. А по-другому ты уже и не умеешь его встречать. Ведь у твоих друзей уже давно другие интересы, у них своя совместная история, — их они обсуждают и над этим они смеются, когда ты попадаешь на день рождения одного из них. А тебе эти обсуждаемые события неизвестны, и потому неинтересны, не смешны, и даже не соответствуют твоим взглядам на жизнь. И даже внутри шумной компании, казалось бы, своих бывших одноклассников или дворовых друзей ты опять, — и уже навсегда, — оказываешься ВНЕ ИХ СОЦИУМА. Для себя оказываешься. Ходишь на такие посиделки только потому, что это НАДО, или потому, что тебе просто некуда более идти в эти дни: сходки, спевки, посиделки, собрания, проповеди, церковные занятия и пр. И полулежишь в углу на кресле с большим бокалом вина, потому что не привык и не хочешь пить водку или их дрянной коньяк. И не приглашаешь на танец присутствующих дам. Ну, во-первых, ты просто не умеешь танцевать, а отдавить кому-то ноги просто не хочется. Во-вторых, эти дамы не соответствуют твоему надуманному или где-то услышанному образу по стройности талии, ароматам из подмышек или убойному запаху парфюмерии, трезвости или интеллекту, — или что ты ждешь свою единственную, но не находишь ее не только в толпе на вечеринке, но и в толпе жизни вообще. А если и пытаешься изобразить себя в танце, то только мучаешься и сваливаешь собственные неудачи в этом действе на боли в пояснице, изжогу от выпитого натощак, головную боль от духоты. Ты, некурящий «в корне», не выходишь вместе со всей мужской компанией во двор или на тесный балкон, т. к. у тебя «аллергия на табачный дым». И потом всё же задыхаешься от табачного выхлопа, когда мужчины приходят назад в комнату и со всех сторон дышат на тебя смрадом выкуренных сигарет. (Это если еще женщины в танце не дышат на тебя старым стойким перегаром и запахом курева!)

Со временем, как бы тебе не было грустно сознавать, что ты опять будешь даже на свой день рождения сдвигать бокалы со своим отражением в зеркале, ты постараешься найти тысячи причин, чтобы не пойти в эти шумные компании.

А если обратишься с просьбой о помощи к любому представителю этой компании, то от тебя будут отстраняться и шарахаться прямо пропорционально (а возможно и геометрически пропорционально) стоимости и значимости твоей просьбы. Твое отсутствие не заметят, или заметят с облегчением: просто или не просто ты не пришел, или не позвал к себе на днюху, уехал в командировку или умер… Если твое обращение экономически очень интересно, то тебя постараются кинуть, а предложение реализовать в узком кругу тех, кому ты не нужен и не интересен. Или публично высмеять и «опустить» в глазах окружающих, любящих или заинтересованных, — или просто из спортивного интереса.

К числу мужчин присоединяются женщины, потом дети этих полно семейных и неполно семейных ячеек общества, потом их родственники и друзья. «Это тот самый?» — глазами или вслух, при тебе или в твое отсутствие спрашивают уже люди, кого ты и не знаешь, и которые тебя тоже до сегодняшнего дня не знают: дети и взрослые, молодые и старые, нужные и безразличные, мужчины и женщины… Спросят, — и уже копируют с тобой поведение своих предшественников.

Это значит, что по всем параметрам ты вне социума. Хорошо тебе? Конечно, зависит от тебя. От твоих желаний. От твоих взглядов. От желания упиваться свободой от окружающих тебя людей. От умения жить отшельником в толпе. Или изгоем… От желания, чтобы кто-то интересовался о твоем быте и здоровье, — с целью помочь, а не с целью позубоскалить и обсудить. Чтобы тебя навестили в палате для искреннего сочувствия и помощи, а не прикидывали между собой вслух или мысленно, как занять твою жилплощадь первым, если ты уже не вернешься из больницы…

Но от твоих взглядов и желаний ничего не будет зависеть, если кто-то из них или совсем чужой человек в прямом или переносном смысле начнет тебя бить, а эта толпа будет стоять и смотреть (хорошо, если не присоединится — для разнообразия или из пьяного азарта — тоже бить тебя), как тебя валяют по полу, обсуждать действия твои и твоего противника, даже делать ставки, — но не встанет на твою сторону по причине, что «наших бьют»! Ты не их! Ты им чужой, даже если ты ежедневный попутчик в транспорте, за соседним рабочим столом, в соседнем окопе или квартире.

Ты знакомишься с женщиной или девушкой, а она в окружающем вас обществе наводит о тебе справки. И получает противоречивые, но одного поля-заряда характеристики, — что ты не того поля ягода. Что ты чужой. Она или уходит, или наперекор обществу на волне основного инстинкта соединяется с тобой, — а потом страдает, что тебе не интересно с ее друзьями, что ты не соответствуешь взглядам её клуш-подруг, но соответствуешь их «философским» размышлениям и заочным характеристикам. Твоих детей близкие родственники учат, чтобы они не были, как их папа, или, когда дети становятся старшими, называют их вашим отродьем. И вы ничего уже с этим не сделаете, — рядом вы или далеко. И только вашим детям решать, кто прав, а кто отродье. Или не решать, а воспользоваться «общепринятыми» мнением и характеристиками их общества, — общества наших и уже не наших детей. Ведь легче плыть по уже предоставленному мнению, чем составлять и отстаивать, — или хотя бы сберегать, — свое собственное.