Остров Южный Камуи - [3]

Толстяк, который оказался директором начальной школы, также почтительно меня приветствовал. Третий мужчина был начальником почтового отделения Южного Камуи. «Добро пожаловать. Спасибо, что пожаловали к нам, в такое-то место!» — сказал он, словно извиняясь за свой островок. Как видно, эти трое вместе с полицейским и были единственными представителями местной власти. То, что все представители власти устроили мне столь тёплый приём, заслуживало всяческой благодарности, но мне от этих затянувшихся приветствий на пирсе стало немного не по себе. Этакая торжественная церемония… Встречающие, казалось, соревнуются друг с другом в учтивости и продолжительности приветствий. Хотя был только конец апреля, стояла невыносимая жара. В здешних краях не было весны, а эта пора, как мне объяснили, называлась «раннее лето». Звучало неплохо, но жара была страшная — у меня пот так и струился по телу из подмышек.

Минут через тридцать приветствия наконец закончились, и меня повели в деревню. Женщины, вытянув лодку на берег, брели за нами следом, о чём-то переговариваясь в несколько визгливой манере. Говорили они на диалекте, которого я не понимал, но можно было догадаться, что судачат обо мне. Их беседа часто перемежалась взрывами хохота. Постепенно это стало меня раздражать. Неужели теперь все бабы на этом маленьком островке днём и ночью только и будут делать, что обсуждать меня на своих собраниях у колодца?!

Добравшись до деревни, я ещё раз поразился её убогости. Мне было известно, что на острове живёт всего триста сорок шесть человек, но всё-таки я не мог представить себе, что всё выглядит вот так. Даже по сравнению с островом Центральный Камуи здесь жизнь, казалось, была намного беднее. Дома были все с соломенными кровлями, как в старину. Пересохшая добела земляная дорога при каждом шаге отзывалась стуком. Машин вообще не было видно, а вместо них там и сям ползли телеги, запряжённые волами. Дети ходили босиком. При этой вопиющей нищете бездонное небо сияло голубизной, а саговые пальмы, папайи и пандан давали густую зелень. Мне представилось, что люди здесь как-то съёжились и сжались перед лицом изобильной природы.

Меня провели в медпункт на краю деревни. Вывеска «Медпункт острова Южный Камуи» была совсем новая, но само здание было старой деревянной развалюхой. Правда, крыша была из оцинкованного железа — единственная среди всех домов деревни, крытых соломой, — что придавало всему строению некую значительность и современный дух. Пройдя в помещение, я обнаружил дефицит медицинских инструментов. Набор был беднее, чем в любой захудалой частной клинике у врача-одиночки. Староста, оправдываясь, всё твердил о том, какой у них в деревне скудный бюджет. Делать было нечего — оставалось только сказать, что этого пока достаточно, после чего староста наконец успокоился и его морщинистое лицо осветилось улыбкой.

Женщины по-прежнему толпились за окном, глазея на меня. Иногда заглядывали и маленькие детские мордашки. «Просто как зверь в клетке», — криво усмехнулся я, как вдруг на улице пронзительно взвыла сирена. Лица, маячившие за окном, тут же исчезли.

— Это что ещё такое? — удивлённо вопросил я.

— Сегодня, изволите знать, такой день, что в году только раз бывает, — «Снятие запретов».

— Как-как? Снятие запретов? — переспросил я.

На сей раз мне ответил участковый, который объяснял всё довольно живо и бодро, как и пристало молодому человеку.

— На этом острове у нас есть гнездовья такой птицы — большой буревестник называется. Птица вообще-то под охраной, и отлов её разрешается только один день в году — как раз сегодня. Очень интересно бывает. Не хотите с нами пойти? А после этого мы планируем ужин в честь вашего прибытия.

Староста и директор школы тоже советовали пойти посмотреть на это зрелище, куда собирается всё население деревни от мала до велика. На острове, где никаких настоящих развлечений не было, «Снятие запретов» считалось самым крупным мероприятием развлекательного характера, по случаю которого даже закрывали школу и деревенскую управу. Я был так утомлён жарой и долгими приветствиями на пирсе, что идти мне никуда не хотелось, но они так настойчиво советовали, что пришлось поневоле согласиться.

На острове был холм высотой около двухсот метров под названием Взгорье Камуи. Птицы устроили гнездовья по южному склону холма, где они рыли свои гнёзда глубиной до метра. Из-за этого случались оползни, пересыхали корни деревьев — и один раз в год разрешено было устраивать отлов буревестников. Птица не может сразу взлететь — ей нужно обязательно разбежаться, неуклюже ковыляя, и с силой оттолкнуться. Таким образом, её можно поймать и голыми руками. Всё это объяснил мне по дороге участковый, подкрепляя свои слова жестами, пока мы поднимались в гору. Не только участковый, но и другие жители острова в разговоре со мной использовали довольно правильный нормальный японский язык, но между собой разговаривали на местном диалекте, которого я совершенно не понимал. Разница в словоупотреблении была столь очевидна, что мной овладело не то чтобы любопытство, а, скорее, чувство некоторой растерянности. То ли они, проявляя особое внимание к приезжему, старались говорить на нормальном языке, то ли из опасения перед приезжим предпочитали всё-таки свой диалект. Судить было трудно.