Остров Утопия - [17]

Вооружённые люди носились туда-сюда. Кто именно – неизвестно. Город кричал и стонал. На Каир опускался кровавый закат. Сумерки. Кровавый хаос.

Мы пересекали базарные площади, переступая через присыпанные песком и бетонной пылью тела. На разбитом рынке запомнилась следующая картина. Несколько собак грызли убитого осла, а люди грабили повозку, которую тот вёз. Рядом на медицинских носилках лежал никому не нужный труп.

Окровавленная паранджа. Везде перевёрнутые повозки и витрины. Гнилые фрукты, в которых копались некие люди. Внезапно из темноты на них напали, завязалась стрельба. Мы с Анжелой добавили огня в обе стороны и нырнули в ближайший переулок. Пробрались по бесформенным завалам и буквально выпали на относительно широкую улицу.

По ней текла вооружённая толпа. Как волна. В нашу сторону. Разбирать кто именно, мы не стали.

– Окно! – крикнул я. То ли для неё, то ли для себя. Подсадил Анжелу и сам бросился в спасительный проём. Звуков стрельбы в нашу сторону не раздалось. Возможно потому, что мы стали на редкость чумазыми и могли сойти за своих.

– Где мы?

– Жилой дом, – ответила Анжела. Я привык к темноте и различил в углу нищего жилища несколько пар испуганных глаз.

– Где выход?

Вряд ли они знали немецкий, но рука хозяйки дома указала в сторону. Дверь.

Я выглянул наружу. Пусто. Пошли по улице. Прочь от того места, где текла вооружённая толпа.

Мы с Анжелой переглядывались, боясь признаться в том, что заблудились. Шли куда глаза глядят. Бродили по местным развалинам. Вдоль стен из глиняных кирпичей, разрисованных граффити и со следами крови, пулевыми отверстиями.

Переступали через разбросанные гильзы и осколки снарядов, личные вещи, мусор, обломки мебели и техники. Гарь лезла в нос. Под ногами хрустело разбитое стекло. На глаза попалась выброшенная школьная доска со следами от пуль. Под обгоревшим ковром лежал труп.

По узким переулкам старого Каира мотались обрывки одежды и полиэтиленовых мешков. Бесформенное тряпье.

На широких проспектах, куда мы не рисковали выходить, творилась кровавая вакханалия. Нигерийцы носились на джипах. Стреляли во всё, что движется. По обочинам этих дорог стояли сгоревшие деревья. Рядом с упавшими антеннами спутникового телевидения лежали срубленные пальмы. Догорала легкобронированная техника.

Внезапно слева раздалось нигерийское:

– Огонь!

Это слово я хорошо знал.

Из тёмных окон брызнули огоньки, и трассы пуль протянулись к нам. Время словно остановилось. Я медленно падал в какую-то яму.

Целы. Я и она. Патронов немного. Те, кто стрелял, прекратили огонь. Вероятно, пытаясь увидеть наши тела. Повезло с тем, что рядом оказался подвал дома. Воспользовавшись затишьем, мы скользнули туда. Однако ликованье оказалось преждевременным. Из подвала нет выхода. Сами сиганули в ловушку.

В нас начали прицельно стрелять, а мы – отвечать, расходуя последние патроны. Мы стреляли реже и реже. Нападавшие, поняв это, осмелели и стали подбираться ближе. Их тёмные силуэты уже различались впереди. Но патроны закончились. Это конец.

Чёрные люди находились всего в нескольких метрах. На поясе одного не умолкала рация.

Внезапно в спины нападающим открыли кинжальный огонь. Их кто-то обошёл.

– Аллах Акбар! – перемежалось с выстрелами.

Арабы ненавидели чёрных и белых. Какая разница, кто нас убьёт?

Анжела, на удивление, не срывалась в истерику. Она положила оружие на землю и посмотрела на свой кулак. Сквозь пальцы белел небольшой предмет.

Я выглянул наружу. Арабы добивали врагов. Ещё живым перерезали горла. Слышался страшный животный хрип жертв.

Скоро египтяне прочешут окрестность и найдут нас. Их голоса уже слышались отовсюду. Они стягивались к нам. Мы ясно понимали это.

– Что там? – тихо спросил я.

Она разжала кулак. В луче лунного света показалась таблетка.

– Цианистый калий. Я берегла для себя. Одна. Но хватит на обоих.

Она аккуратно раздавила препарат острой железкой, попавшейся под руку. Протянула мне. Стало ясно, что она не простой человек. Скорее всего, сотрудник специальной службы или наёмник «особого» профиля. А то, что она разделила таблетку поровну… означало, что даже в аду есть понятие чести. Или заменитель сострадания.

– Зачем? – спросил я.

– Боли не будет. Пусть всё закончится.

Я не спешил брать таблетку.

– Зачем?

– Не могу… одна, – созналась она. – В одиночку. Мне страшно. Сделаем это вместе. Давай, убьём себя вместе.

Я потянулся к её руке.

– Не нужно бороться. Это бессмысленно, – шептала она. – Боль рождает боль. Пусть она закончится.

Едва я коснулся таблетки, как раздался близкий выстрел. Пуля попала в её ладонь. Арабы бросились на нас сверху. Скрутили визжащую Анжелу. На мою голову обрушился резкий удар. Вероятно, прикладом. Я попытался встать. Но несколько человек прочно удерживали тело. Перед глазами возник силуэт человека с длинным ножом.

Его горящие в лунном свете глаза. Кажется, он усмехнулся и с разбега ударил меня ногой в живот. Затем в голову.

* * *

Я очнулся в тюремной камере. Не в той, где сидели допрошенные мной смертники. Эта побольше. Посветлее. Из невидимого окна за спиной падало пятно света с полосками от решёток на бетонный пол.