Остров традиции - [45]

СЕЗОН ВТОРОЙ ОСЕНЬ

7. Мифотворцы

Стоял себе терем-теремок, не низок, не высок. Всё лето вчетвером в нём жили-поживали, только что добра не наживали. Да вот одним жителем меньше стало – уехал Стефан в столицу, в школе учиться, выпускной класс заканчивать.

Вместе с ним отбыл и компьютер, в поисковой системе которого Конрад думал навести всякие-разные справки о развитии лучного спорта в губернии. Впрочем, не факт, что он справился бы с поисковиком без помощи владельца компьютера. Нужны были другие телодвижения – какие, Конрад не знал.

Лучилось ещё сверкучее солнце, теплынь-сухмень объяла участок. Но уже похрустывали под ногами сохлые-дохлые жухлые листья, уже подёрнулись прозолотью деревья, уже студило и стыло по ночам; это значило – пришла осень, пусть и в самом щадящем своём, бабьелетнем изводе.

По усыпанным листьями дорожкам бродили Анна и Поручик, всё о чём-то воркуя беседовали. Иногда Поручик впрягался в дела насущные, особенно в те, которых не мог сделать Конрад – косил, латал, чинил. Зрелище власть предержащего, копавшегося и копошащегося на грядках и клумбах было для Конрада непереносно, и ночами из-под его пера выходили словеса задиристые и колючие, уязвлённо-самолюбивые, даром что подчёркнуто вежливые. Разнообразия ради вздумал Конрад пострадать.

«P.S. Надеюсь, Вы с пониманием отнесётесь к тому обстоятельству, что самолично передаю вам сию эпистолу. Насколько Вам известно, я испытываю затруднения по части секундантов, так что не соблаговолите ли Вы любезно порекомендовать мне достойного человека? Впрочем, буду рад и недостойному».

Ещё в час пополуночи он взялся сочинять «сию эпистолу», но пока что (было четыре) лишь постскриптум хоть как-то воплотился в сколько-нибудь удобоваримой формуле. Час ушёл на размышления о том, нужен ли в словосочетании «требование сатисфакции» предлог «о», и два – о сути предмета.

За это время буря искреннего негодования, внезапно, с суточным опозданием, разыгравшаяся в нём, постепенно улеглась. Кипенье оскорблённого достоинства ушло в гудок. И не потому что нечему было оскорбляться – речь шла о достоинстве (или достоинствах) одной весьма достойной дамы, но именно неясность, какое из достоинств было оскорблено и было ли вообще, сушила чернила в затупившемся пере и ставила под сомнение целесообразность мотивировки.

Конечно, в мотивировке Конрад не нуждался. Решительно всё равно, за что или из-за чего подставлять грудь под… Вот-вот, выбор оружия был на данный момент камнем преткновения, ибо выбор оружия он почему-то хотел оставить за собой.

Конечно, в поединке на ножах, шампурах, шпагах, рапирах, эспадронах неловкий, непроворный Конрад не имел ни единого шанса, а огнепально-пороховой вариант был бы чересчур шумен и резонансен. Было, правда, ещё орудие, висевшее на стене в Волшебной комнате, но влагать его в заскорузлые шершавые мужчинские руки претило Конраду.

Насчёт невозможности найти секундантов он тоже кривил душой – любой из логоцентристов с охотой подставил бы плечо в таком достохвальном инициатическом испытании, отмерил бы положенное число шагов и проследил бы за равнозначностью оружия у обоих противников. Но зело не хотелось Конраду впутывать своих подотчётных подопечных в столь интимное дело как выяснение вопросов чести, тем более – неизвестно чьей.

Он понимал, что здесь, в этих краях, хотел бы умереть только от одной руки и в присутствии только одной персоны, но вызов на дуэль в этом случае был совершенно невозможен.

Он начал погружаться в трясину Традиции, кишмя кишевшую аналогами и прецедентами. В прошлом человек, похоже, не успевал как следует позавтракать и поужинать из-за плотной загруженности индивидуального графика текущими рандеву с летальным исходом. С другой стороны, день без красивого поединка считался прожитым зря.

Из «Книги легитимации»:

В истории и литературе институт дуэли сначала был блестящим, безотказным и безошибочным орудием естественного отбора. Наряду с институтом войны, но война в целом для отдельной человеческой особи строилась как цепь следующих друг за другом поединков (детали оставим). В них выживал сильнейший, иногда – хитрейший, то есть тоже сильнейший, но другим концом. Первого традиция превозносила как молодца, второго клеймила как подлеца. Зря, кстати, клеймила: победа за счёт смётки более человечна – шаг вперёд по сравнению с животным миром… хотя что может быть бесчеловечнее Традиции? Кто расторопней штык-ножом махал, тот ей и люб.

Нападать исподтишка и врасплох разрешалось только полководцам во главе армии, и то не всем. Честная разборка между двумя полководцами перед строем подвластных дружин котировалась выше. Со временем – на бумаге брахманы одолели кшатриев, молитвы – меч, а на деле всё оставалось по-старому.

Реальный шанс у брахманов, попов, поэтов появился лишь с изобретением пороха. Долгое время тот, правда, был в дефиците и приберегался для более важных нужд, чем индивида ковырнуть; брахман Арамис по-прежнему шёл на выучку ко кшатрию Атосу, невзирая на «подставь ланиту». Но пришёл час, и огнестрельное оружие стало общедоступным и дешёвым. А пуля-дура не чета штыку-молодцу: верх в дуэлях стал брать не более крепкий и даже не более меткий, а больший любимчик орла, решки и птицы-удачи. Пьеры Безуховы всё чаще валили Долоховых. На этом фоне ревнители Традиции лишились аргументов против разночинной массы, объявившей «дувель» дворянским пережитком. Масса съела и брахманов, и кшатриев, им на смену пришла каста личностей, конклавом коих масса себя обьявила. Межличностные конфликты стало принято решать не-традиционными способами – по суду или никак