Остров Таусена - [31]
Одни из них, вероятно, говорили об этом пылко, как Гущин, другие — спокойно, как Цветков, в зависимости от темперамента.
Но ни у кого не было и малейшего сомнения. Иначе разве они могли бы победить?
Глава 11. Гости продолжают знакомиться с островом
Поздно разошлись собеседники. На более южных широтах уже было недалеко до рассвета, а на острове еще дарила глубокая ночь. Таусен, пожелав гостям спокойной ночи, удалился в свою комнату. Он уходил задумчивый и, очевидно, глубоко потрясенный. Всю ночь он просидел у себя за рабочим столом, охватив руками седую голову.
Долго не могли уснуть и гости. Необычайная судьба ученого взволновала их. Не меньше тревожила и собственная.
Впрочем, они теперь неожиданными обстоятельствами связаны с судьбой Таусена.
Они лежали молча, и каждый думал, что друг его уснул. Оба они не сомневались, что вернутся на Большую землю.
Но когда? Что надо делать?
Это было пока для обоих неясно.
Цветков перебирал все возможности и видел, что сейчас ни одна из них не реальна. Значит, нужно пока основательно ознакомиться с островом, с его поселением. Нужно завоевать доверие Таусена и саамов, а там видно будет.
Гущин строил другие планы: они с помощью Таусена и саамов ремонтируют судно.
«Ну, хорошо, пусть оно основательно разрушено, но ведь воля и труд могут все преодолеть!»
И вот уже они мчатся по морской синеве — туда, где их, наверно, считают погибшими.
Оба уснули поздно, только под утро.
А утром их разбудил бодрый голос Таусена:
— Пора, пора, молодые люди! Я без вас не хочу завтракать!
И вправду было уже поздно — заспались.
На завтрак подали сваренные всмятку очень крупные яйца.
— Это утиные или гусиные? — спросил Гущин.
— Такие яйца, — ответил Таусен, — вы могли бы взять как редчайший экспонат для любого биологического музея. Конечно, если сбудется ваша надежда и вы вернетесь на Большую землю.
— Наша надежда нас не обманет, — сказал Гущин. — Меня больше волнует вопрос: согласитесь ли вы вместе с нами отправиться в Советский Союз?
— Ну… может быть… — с трудом произнес Таусен. — Судьба нас связала…
— Не «может быть»! — настаивал Гущин. — Уверяю вас, вы уже не тот Таусен, что были вчера.
— Но у меня нет этой надежды, — уклончиво сказал Таусен. И, словно пытаясь избежать глубоко волнующей его темы, заговорил о другом: — Вы спрашивали о яйцах. Они вовсе не гусиные и не утиные.
— А какие же? — спросил Цветков.
— Есть такая птица — Plautus impennis, или исполинская гагарка. Это ее яйца.
— Да ведь она давно вымерла! — возразил Цветков. — А это была отличная птица, величиной с гуся, только почти совсем без крыльев.
— Вы ошибаетесь: здесь на острове этих птиц много, — сказал Таусен. — Когда-то на Севере они были так широко распространены, что в Исландии, в Гренландии их мясо ели в громадном количестве. Оно очень вкусно, — нам его подали вчера на ужин. Правда, считается, что эта птица вымерла. Еще в начале девятнадцатого века встречались отдельные, очень редкие экземпляры Plautus impennis. Последнее упоминание о них относится к 1884 году, когда были убиты два последних экземпляра… А теперь, — добавил Таусен, — я хочу показать вам кое-какие достопримечательности острова. Конечно, если вы согласны.
— Разумеется, согласны! — ответил за обоих Гущин, — Эта куртка и брюки очень легки, — сказал, одеваясь, Цветков, — но, как я уже заметил, они чудесно греют.
— Неудивительно, — отозвался Таусен: — они на гагачьем пуху.
— Гага относится к породе уток? — спросил Гущин.
— Совершенно верно.
— Вы ее, верно, кормите щитовидной железой, чтоб она линяла?
— Вовсе нет. Пух, который берется непосредственно от птицы, даже убитой, более жирен и тяжел. Он называется «живым». Зачем он нам, когда мы можем набрать сколько нам нужно прямо из гнезда так называемого «мертвого» пуха?
Он менее жирен, гораздо легче, а греет замечательно.
Они вышли на крыльцо, и Таусен повел их к ледяной постройке, к другому входу, в противоположном конце здания. Таусен открыл дверь. Они прошли через тамбур в большую светлую комнату. Вдоль стен стояли шкафы и висели маленькие проволочные клетки. Тут же в углу висел умывальник. На полу стояли громадные металлические банки. Посреди комнаты — очень длинный и широкий, на низких ножках, белый стол.
— Это моя лаборатория, — сказал Таусен. — Не правда ли, выглядит она очень скромно? — В тоне его прозвучало как бы смущение. — Да, на материке я бы не в таких условиях работал…
— Кто же виноват… — начал было Гущин и замолчал.
— А между тем, — продолжал вежливый хозяин, словно не заметив его реплики, — здесь производятся серьезные работы. Вот в этих шкафах — хирургические инструменты. В банках — законсервированные железы внутренней секреции. Они отлично сохраняются. Тут у меня, например, много щитовидных желез. Я ими пользуюсь, между прочим, для экспериментов над теми самыми утками, которым я обязан вашим присутствием.
— А чьи железы в банках? — спросил Гущин.
— Тюленьи и других морских зверей.
— Неужели железы млекопитающих годятся, например, для работы с птицами? — удивился Гущин.
— Вполне. Гормоны желез внутренней секреции не специфичны для определенного вида. Они годятся для любого. Даже больше: есть растительные гормоны, которые можно использовать в работе и с животными и с человеком. Только на беспозвоночных животных не действуют некоторые гормоны позвоночных — слишком уж далеки они друг от друга по своей организации. А сейчас, — с гордостью сказал Таусен, — я покажу вам кое-какие результаты своих экспериментов.
