Остров Святой Елены - [3]
Лена молчала про свои находки за завтраком, что Николя подал в кухне, которую можно было принять за еще одну комнату. Ела без аппетита и слушала легкий светский треп, который Николя умело сочетал с заинтересованными взглядами, прилетавшими ей прямо в глаза. Кухня с ходу проговорилась, что здесь частенько бывает женщина — одна и та же. Полосатый фартук, подвешенный на собственных завязках, розовая, с золотыми и белыми цветочками чашка, которую Николя даже не подумал дать Лене (сам он пил из высокой серой посудины, скорее столового, чем чайного предназначения), и еще один портрет на стене — на этот раз женщина была без жемчугов, зато с Николя в обнимку. Взгляд Николя слегка изменился, и он сказал, что да, женат, притом счастливо. Лена молчаливо, одними глазами задала ему еще один вопрос, и он не медля ответил: да, у них две дочери, и они вместе с Жемчу-женой улетели в Сочи, там уже так тепло, что можно купаться. Не бывала ли Лена в Сочи в эту пору? Лена вообще не бывала нигде, кроме их с Мамой квартиры, институтских корпусов и еще — даже рассказывать было неинтересно.
Теперь Николя молчал, и Лена почувствовала, что ей пора уходить. Было одинаково страшно предстать перед Мамой и расстаться с Николя, особенно теперь, под утренним солнцем, когда он еще больше стал похож на одного императора. Николя проводил ее до дверей и сказал, чтобы она не беспокоилась, он ничего не пытался с ней сделать, просто смотрел. Она протянула ему руку и почувствовала бумажный клочок.
В лифте она развернула бумажонку и увидела телефонный номер, написанный красивым четким почерком.
Мама полулежала в комнате лицом к стене. Ноги в ребристых чулках цвета жидкого какао с яркими пятнами штопок на пятках, худенькие, бледно-красные локти, седые волосы убраны в аккуратную плюшку и закреплены рыжим гребнем с неровными, кривенькими зубчиками. Лену словно ударило от жалости и стыда. Она заплакала и позвала Маму, но та лежала упрямо и не желала повернуться. Со стороны казалось, что Мама внимательно изучает картину Шишкина «Утро в сосновом бору», которая была воспроизведена в стенном ковре. Шторы оказались наглухо закрыты, а на столе громоздился вчерашний торт, заветрившийся и без трех сегментов.
Так и было до вечера: Лена плакала, Мама смотрела в ковер, торт же был в центре события, он высыхал прямо на глазах, и отчего-то именно его было жаль Маме больше всего. Наверное, из-за него она и встала к вечерним новостям, проехав по Лениному раскаявшемуся личику невидящим взглядом. Мама встала с дивана, но тут же сложилась углом и сделала такие губы, будто собиралась свистнуть. В сочетании с молебно поднятыми бровками это означало страшную, нечеловеческую боль, вошедшую в Мамино тело. Отрепетированный перед зеркалом этюд удался на славу, и простодушный ребенок кинулся поддержать слабнущую на глазах родительницу. Мама довольно сильно пихнула дочерний бок свободной от самообнимания рукой.
Через пару часов, когда самодеятельный спектакль закончился, Мама и Лена сидели перед телевизором с откинутым бомбошечным занавесом и смотрели новый фильм про любовь. Точнее, смотрела Мама, а дочь просто глазела в экран, при том что в висках у ней сладко билось на три слога новое слово: Ни-ко-ля.
Ей удалось позвонить Николя только через неделю. Мама хоть и проглотила мало съедобную байку про ночевку у бестелефонной Маринки, но решила умножить бдительность и подвергла себя просто адскому труду. Она ночевала теперь в одной комнате с Леной, а утром ходила с ней в институт. Подружки не могли даже смеяться — так им было жаль Лену, хотя она улыбалась открыто, забыв про тот некрасивый зуб слева, который лучше не показывать. После третьей пары Лена спускалась к памятнику, указывающему рукой на коричневый плащ с Мамой внутри. Мама плотно сжимала губки при виде дочериных подруг, а они здоровались, бессердечные, как-то неприветливо и норовили поскорее сблызнуть.
Вечером Мама разыгрывала перед единственным своим зрителем новые хвори, и Лена покорно сидела дома, приносила к телевизору бутерброды и черный, словно вакса, чай. Так было до пятницы — когда позвонила Марианна Степановна, Мамина приятельница (слова подруга для Мамы будто не существовало), и пригласила Маму с Леной на дачу. У Лены как раз пришли праздники — так она называла малоприятные дни, повторяющиеся из месяца в месяц. У Лены праздники всегда продолжались не меньше недели и сопровождались страшными болями, один раз она даже потеряла сознание, так что перепуганная Мама вызвала «скорую». Приехал врач-мужчина, усатый и игривый. Попросил Маму выйти из комнаты, и когда она, возмутившись, отказалась, объявил, что волноваться не о чем: как только Лена выйдет замуж (тут он улыбнулся под усами), все это пройдет. Мама потом пила настойку пиона, а Лена глаз не могла поднять, лежала на боку и плакала, будто без того потеряла мало жидкости.
В этот раз Лена тоже мучилась — зеленая, жалкая, извивалась на диване, и Мама довольно спокойно оставила ее дома на два дня.
Когда дверь хлопнула, Лена постаралась выдохнуть из себя боль вместе с воздухом. Боль задумалась и ушла куда-то в поясницу. И принялась за дело так, что Лена закричала. Потом Лена разжевала две таблетки анальгина и проглотила их не запивая. Села на пол и закрыла глаза.
Зима, 1959 год. На Северный Урал отправляется группа свердловских студентов-лыжников — в поход к горе Отортен. Молодые, веселые, беззаботные, они не знали, что никогда не вернутся. Через несколько месяцев поисков ребят нашли погибшими. Смерть их была страшной и жестокой. До сих пор обстоятельства этой таинственной и мистической трагедии — загадка. Почему гибель дятловцев скрыли от журналистов? Чем объяснить, что их похоронили спешно, стараясь не привлекать внимания? Версий множество — правду не знает никто. Героиня Анны Матвеевой, молодая писательница, пытается приподнять завесу тайны над этой леденящей душу историей.
В новом романе «Завидное чувство Веры Стениной» рассказывается история женской дружбы-вражды. Вера, искусствовед, мать-одиночка, постоянно завидует своей подруге Юльке. Юльке же всегда везет, и она никому не завидует, а могла бы, ведь Вера обладает уникальным даром — по-особому чувствовать живопись: она разговаривает с портретами, ощущает аромат нарисованных цветов и слышит музыку, которую играют изображенные на картинах артисты…Роман многослоен: анатомия зависти, соединение западноевропейской традиции с русской ментальностью, легкий детективный акцент и — в полный голос — гимн искусству и красоте.
Анна Матвеева – автор романов «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной» и «Есть!», сборников рассказов «Спрятанные реки», «Лолотта и другие парижские истории», «Катя едет в Сочи», а также книг «Горожане» и «Картинные девушки». Финалист премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер». «Каждые сто лет» – «роман с дневником», личная и очень современная история, рассказанная двумя женщинами. Они начинают вести дневник в детстве: Ксеничка Лёвшина в 1893 году в Полтаве, а Ксана Лесовая – в 1980-м в Свердловске, и продолжают свои записи всю жизнь.
Роман «Есть!» – это и портрет современной русской жизни в городском интерьере, и картина метаний творческой души, загнанной в жесткие рамки формата, и гимн жизнелюбию и таланту. Перед вами роман о том, что каждый из нас заслуживает любви и сочувствия; у каждого из нас есть талант, даже если это только талант ЕСТЬ!
Книга «ГОРОЖАНЕ» – это девять новелл, восемнадцать героев. Один необычный город глазами Анны Матвеевой: лицом к лицу.Здесь живёт драматург с мировым именем Николай Коляда, родился великий скульптор Эрнст Неизвестный, встретились когда-то и подружились опальный маршал Жуков и знаменитый уральский сказочник Бажов. Владимир Шахрин – ещё не ставший лидером легендарной группы «Чайф» – меняет пластинки на барахолке, Евгений Ройзман – будущий мэр – читает классиков в тюремной камере; на улицах эпатирует публику старик Букашкин – незабываемое лицо города.
Герои историй Анны Матвеевой настойчиво ищут свое время и место. Влюбленная в одиннадцатиклассника учительница грезит Англией. Мальчик надеется, что родители снова будут вместе, а к нему, вместо выдуманного озера на сцене, вернется настоящее, и с ним – прежняя жизнь. Незаметно повзрослевшая девочка жалеет о неслучившемся прошлом, старая дева все еще ждет свое невозможное будущее. Жена неудачливого писателя обманывается мечтами о литературном Парнасе, а тот видит себя молодым, среди старых друзей. «Ведь нет страшнее, чем узнать свое место и время».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Второй том собрания сочинений классика Серебряного века Бориса Зайцева (1881–1972) представляет произведения рубежного периода – те, что были созданы в канун социальных потрясений в России 1917 г., и те, что составили его первые книги в изгнании после 1922 г. Время «тихих зорь» и надмирного счастья людей, взорванное войнами и кровавыми переворотами, – вот главная тема размышлений писателя в таких шедеврах, как повесть «Голубая звезда», рассказы-поэмы «Улица св. Николая», «Уединение», «Белый свет», трагичные новеллы «Странное путешествие», «Авдотья-смерть», «Николай Калифорнийский». В приложениях публикуются мемуарные очерки писателя и статья «поэта критики» Ю.
Прежде, чем стать лагерником, а затем известным советским «поэтом-песенником», Сергей Алымов (1892–1948) успел поскитаться по миру и оставить заметный след в истории русского авангарда на Дальнем Востоке и в Китае. Роман «Нанкин-род», опубликованный бывшим эмигрантом по возвращении в Россию – это роман-обманка, в котором советская агитация скрывает яркий, местами чуть ли не бульварный портрет Шанхая двадцатых годов. Здесь есть и обязательная классовая борьба, и алчные колонизаторы, и гордо марширующие массы трудящихся, но куда больше пропагандистской риторики автора занимает блеск автомобилей, баров, ночных клубов и дансингов, пикантные любовные приключения европейских и китайских бездельников и богачей и резкие контрасты «Мекки Дальнего Востока».
«”Джиадэ”» – пища не для богов и не для простых смертных. Она найдет поклонников у литературных снобов и гурманов…» – так писала об этом поразительном романе почти 90 лет назад разгневанная советская критика. Сегодня эти слова звучат как рекомендация. К читателю возвращается изысканный, виртуозный и самоубийственный по смелости роман А. Лугина (А. Беленсона, 1890–1949) – поэта, литературного критика, составителя трех выпусков знаменитого авангардного альманаха «Стрелец». В приложения к книге включен примыкающий к «Джиадэ» прозаический фрагмент «Египетская предсказательница» и статья литературоведа И.
Собрание прозы Михаила Кузмина, опубликованное издательством Университета Беркли, США. В шестом томе собрания воспроизведены в виде репринта внецикловый роман «Тихий страж» и сборник рассказов «Бабушкина шкатулка». В данной электронной редакции тексты даются в современной орфографии.https://ruslit.traumlibrary.net.
Собрание прозы Михаила Кузмина, опубликованное издательством Университета Беркли, США. В девятый том собрания включена несобранная проза – повести, рассказы и два неоконченных романа.https://ruslit.traumlibrary.net.