Остров судьбы - [96]

— Когда я выздоровею, мы поженимся, и ты родишь мне ребенка.

— Хоть десяток, если получится.

Помещение наполнилось трогательной атмосферой доверия, взаимного прощения и любви. Данте и Анжела разговаривали и вели себя так, будто были одни в комнате. Присутствующие чувствовали себя лишними.

Позднее, очутившись наедине с родителями юноши, женщина сказала:

— Я сделала это ради вашего сына.

— Мы согласны, чтобы ты стала нашей невесткой. — Леон повернулся к жене. — Правда, Сандра?

Та прошептала со слезами на глазах:

— Лишь бы Данте поправился!

— Боюсь, мой брат скажет, что Данте слишком юн для меня и что как вдова я не должна выходить замуж, — тихо промолвила Анжела.

Леон опустил руку на ее плечо.

— Я поговорю с ним. А пока собирайся. Путь неблизкий, и нам надо спешить.

Морские валы разбивались о подножие скал, окружая его облаком пены. Подгоняемые бризом паруса, казалось, бежали по волнам. Вокруг было потрясающе красиво, но Леон смотрел только на дорогу, а Анжела — в лицо Данте. Ее взгляд был полон любви и тревоги.

Она сидела в повозке и держала голову Данте на коленях, стараясь хотя бы немного защитить его от тряски. Изнуряющая лихорадка прошла, но он ослабел после приступа и должен был набираться сил для встречи нового. Отец Витторио сказал, что, возможно, приступ повторится на следующий день, в это же время, а если повезет, то через несколько дней.

Леон поневоле слушал, о чем говорят его сын и Анжела. Они говорили о любви, о будущем. Отцу казалось, что оба уже забыли о том, что Данте тяжело болен и может умереть.

Леон не помнил, чтобы он когда-нибудь признавался в любви Беатрис, а тем более — Сандре. В его среде считалось неприличным говорить о чувствах, да и о многом другом. Мужчины гордились, если у них было много сыновей, но никто не смел обсуждать, как получаются эти сыновья. Такие темы считались запретными. Когда матери пытались подготовить дочерей к замужеству и первой брачной ночи, они объяснялись с ними очень иносказательно.

И все же хотя Леон не понимал поведения Данте, прилюдно заявившего о своей страсти, и пытался объяснить это временным помрачением рассудка, он не мог не уважать сына за его поступок. Мужчина давно понял, что его дети не такие, как он: они не смирялись ни перед обстоятельствами, ни перед долгом. Ставили перед собой цель и добивались ее, обходя или преодолевая все препятствия.

В Аяччо Леон сразу отправился на поиски врача. Ему повезло: доктор Росси осмотрел Данте, сказал, что они обратились вовремя и что у него есть хинин, а значит, надежда на то, что юноша поправится. Однако им придется прожить в Аяччо не меньше двух недель.

Когда доктор Росси расспрашивал Данте о том, где и как он мог подхватить малярию, Леон увидел, как Анжела хмурится. Вероятно, она догадывалась о том, о чем догадывался и он: Данте заразился нарочно. Возможно, он желал умереть, но в решающий миг его природа, его сердце взбунтовались и приказали бороться за жизнь. Леон не представлял, как такое можно сделать ради любви, любви к обыкновенной женщине, и глядел на Анжелу с невольным изумлением.

Они остановились у дальних родственников Леона. Данте разместили в отдельной комнате, а Анжела улеглась с женщинами. Леон сидел на опустевшей кухне вместе с Антонио, главой семьи, которая его приютила, за кувшином вина.

— Нам придется прожить в Аяччо не меньше двух недель. Неудобно тебя стеснять — вам самим негде повернуться. Если б мой зять не уехал из Аяччо, я бы остановился у него.

Антонио неловко кашлянул.

— Дом Винсенте Маркато превратился в гостиницу.

Леон вытаращил глаза.

— В какую еще гостиницу?!

Мужчина хлопнул ладонью по колену.

— Неужели не знаешь?! Твой зять оставил дом девчонке, которая прислуживала у них. Она там все переделала, заново обставила комнаты и теперь принимает постояльцев.

Леон нахмурился. Он не любил останавливаться у Винсенте, хотя тот радушно принимал тестя. Ему не нравилась нелепая роскошь дома, смущали городские наряды Бьянки. Теперь, когда у нее был муж, отец не считал удобным вмешиваться, хотя порой у Леона создавалось впечатление, что в доме Винсенте Маркато творится что-то неприличное.

— Говоришь, теперь там живет девчонка? Одна, без мужчины?

— Да. Она говорит, что была замужем, но никто никогда не видел ее мужа. Зато у нее есть ребенок, и… ходят слухи, что она прижила его с хозяином.

— Где это видано, чтобы женщина сама заправляла делами? — мрачно произнес Леон, стараясь оставить без внимания последнюю фразу собеседника.

— Вот и я о том же! Только тех, кто приехал с материка, этим не смутишь. Они уже привыкли. А девчонка ловка: заказала доску, на которой написано все про гостиницу, и прибила ее на пристани. И развесила таблички во всех кабаках. Говорят, там чисто и уютно, да и цены невысокие. Прошло всего два месяца, как она стала этим заниматься, а в гостинице полно постояльцев.

— Что ж, — сказал Леон, — я наведаюсь туда завтра.

— Кстати, — заметил Антонио, — твоя дочка щеголяла такими нарядами! Случалось, мы глазели на нее на набережной. Шелковые платья, зонтик, перчатки, шляпка. Совсем не похожа на корсиканку!

Леон почувствовал, что его осуждают, и напрягся.