Остров с зеленой травой - [16]

— Прожги дыру лазером и направь в нее заряд химии, — подсказала Сиу. — Но, разумеется, не пневматической пушкой, используй в качестве носителя световое излучение. Оно доставит заряд прямо в подготовленную тобой дыру. Два выстрела в одну точку с интервалом в миллисекунду — и дело сделано. Водитель этой гадостью дышать не будет, выскочит из машины. После этого делай с машиной что хочешь.

Рон и Лоа переглянулись, возражений ни у кого не было. Сол тоже молчал. Лоа захлопала в ладоши:

— Видишь, Сол, оперативники могут не только уничтожать. Сиу тебе это сейчас продемонстрировала.

— Спасибо вашему дружному экипажу, — с удовлетворением сказал Сол; мучившая его проблема, кажется, нашла свое разрешение. — Сиу, рад был с тобой познакомиться.

Он на прощание помахал им рукой и завершил сеанс.

«Теперь можно и домой. Но по двигателю стрелять я не буду. Мало ли на каком топливе он работает. Может произойти взрыв. Мощности взрыва я даже предположить не могу, — думал он, указывая навигатору конечную точку маршрута. — Главное, что я наконец знаю, как без насилия остановить машину».

Транспорт Сола набрал высоту и устремился в Северную Дакоту на остров с зеленой травой.

VII

После переезда в элитный поселок заговорили о подборе прислуги. На семейном совете решили из местных не брать, только из «своих», проверенных. А поскольку у Дмитрия Владимировича по причине кочевой жизни родителей «своих» не было, решили остановиться на Ларкиных — ивановских, он категорически на этом настаивал, объясняя, что местным придется много платить. Ларка его объяснениям не поверила и сначала сопротивлялась: «Надоел мне этот ивановский говорок до чертиков. Еще тут нам его не хватало. Не можем нормальных, что ли, найти?» Дмитрий Владимирович подсмеивался над Ларкиным высокомерием, за годы благополучной жизни нескрываемый снобизм стал ее постоянной манерой поведения. «Так вы сами-то откуда родом будете, Лариса Васильевна? Не из тех ли краев-то?» — окал он и расставлял ударения в точности так, как это делала Ларкина родня. «Вы, козельские, помолчали бы», — огрызалась она.

У Ларки действительно прорывались порой родные интонации, причем в самый неподходящий момент — в светских компаниях, на официальных приемах, когда Ларка, выпив лишнего, начинала что-нибудь живо обсуждать. В такие минуты, если присутствовали высокопоставленные лица и встреча была для него важной, Дмитрий Владимирович злился, сверлил взглядом жену и старался как-то подать ей знак. А ее это только веселило, она становилась неуправляемой, специально безобразничала и ненавидела мужа.

Время от времени подобные случаи заканчивались дома дикими сценами. В машине, в присутствии водителя, они молчали, но, оставшись наедине, давали себе волю высказаться. «Не кури в спальне, сколько можно просить об одном и том же», — начинал он с безобидного замечания. Она не отвечала, демонстративно раздевалась перед ним, набрасывала халат и садилась перед зеркалом снимать макияж. «Ты что, не слышала, что я сказал?» — повторял он, начиная выходить из себя. «А что еще мне нельзя делать? На вечеринках ты запрещаешь мне говорить. Тебе за меня неловко, так ведь? Курить, оказывается, тоже плохо». Она ехидно улыбалась и специально махала сигаретой перед его носом. «Да говори сколько хочешь. Только следи за своей речью и меньше пей, — говорил он, стараясь не повышать голоса. — Зачем ты лезешь в темы, в которых все равно ничего не понимаешь?» — «Дай мне выпить, тогда я тебе объясню… бестолковому», — смеялась она ему в лицо. — «Хватит с тебя, — вырывал он у нее бутылку. — Тебе же один пес — импрессионизм, экспрессионизм, ты же в этом ничего не смыслишь». — «Это ты ничего ни в чем не смыслишь, понятно тебе?! — переходила она на крик. — И никогда ничем не интересуешься. Ты когда последний раз книжку в руках держал?» — «Так я, по крайней мере, не лезу со своим мнением, если чего-то не знаю, — еле сдерживаясь, отвечал он. — Можешь, наконец, уяснить, что твои взгляды на искусство никого не интересуют. Ты своим говорком выставляешь нас в идиотском свете». — «Говорок ему не тот, скажи пожалуйста! А когда трахаешь меня, говорок у меня тот, что надо? — заливалась она истерическим смехом. — И перед кем это я выгляжу не в том свете? Перед такими же надутыми важностью рожами, как у тебя?» Из-за ее издевательского смеха и презрительного отношения он выходил из себя, срывался на откровенную грубость: «Запомни, молчание в твоем случае не золото, молчание в твоем случае — платина». — «Это поэтому ты у нас самый что ни на есть правильный молчун? — ее глаза загорались неукротимой злобой. — Оно и понятно: когда начальству задницу лижешь, болтать языком неудобно». — «Что ты сказала, тварь?» — «То, что слышал, козел козельский!»

«Козел козельский» — это было ее фирменное, выстраданное еще в пору его службы в Тейкове. После «козельского козла» он ей первый раз и дал пощечину. Этим она давно уже и с удовольствием ставила точку во всех их отвратительных ссорах. После такого оскорбления он хватал ее, швырял на кровать, шлепал по щекам, чтобы она замолчала. Она увертывалась, визжала, царапалась. Потом плакала и хохотала, переходила на отвратительную матерщину. Слушать это было невыносимо, и он уходил спать в кабинет.