Остров, одетый в джерси - [15]

Посреди столовой сидел Мриген облаченный в белую пижаму и ел хлеб с маслом. Пижама эта была настолько белой, что осыпающиеся на нее крошки хлеба выглядели серыми. Она казалась светящейся.

На бутерброды, которые ел Мриген, тоже стоило посмотреть.

В своих размерах они могли бы сравниться с пирогами.

При этом Мриген умудрялся заглатывать их целиком, не кусая.

Шпагоглотание в сравнении с тем, что творил Мриген, могло бы показаться халтурой.

Пальцы его так глубоко забирались в рот вслед за бутербродом, что, казалось, Мриген кладет его сразу в желудок.

Заметив меня, он притормозил у рта очередной хлеб с маслом и вежливо поздоровался. Затем провел рукой по волосам, восстанавливая свою нарушенную за ночь красоту.

Я решил показать, что вовсе не удивляюсь тому, что в общественной столовой завтракает человек в пижаме, и, кивнув, хладнокровно прошел к своему столику.

Но на самом деле я удивлялся этому ужасно. Я попытался объяснить себе, что у каждого народа свои традиции, но пижама Мригена притягивала взгляд как магнит. В конце концов страшным усилием воли я обуздал свой взгляд. А когда через три дня за мой столик сел обедать африканец, одетый в национальный нигерийский костюм и тюбетейку, я даже бровью не повел.

Я достал из холодильника буханку хлеба и, странное дело, она оказалась нарезанной на ломти. Можно было подумать, что кто-то собрался сделать себе сразу десять бутербродов, но почему-то раздумал. На хлебном пакете был изображен французский мушкетер со шпагой. Мушкетер улыбался, намекая на то, что это он мог нарезать хлеб.

А ломти-то тонюсенькие! Когда я положил ломоть на руку, то увидел просвечивающую сквозь него ладонь. Тут действительно десять бутербродов слопаешь, пока наешься.

Для начала я намазал маслом пять ломтей.

Затем налил стакан молока и начал завтракать.

Бутерброды эти уж очень сильно прогибались под весом масла. И я решил укрепить каждый дополнительным ломтем хлеба.

Вскоре я понял, почему Мриген бутерброды не откусывает.

От малейшего резкого движения они разлетались в прах. И съесть их можно было только одним способом, положив в рот целиком.

Вот и получилось, что когда вошел Кумар, он увидел уже не одного, а двух человек, заглатывающих ломти, которые можно сравнить с пирогами.

Но нервная система у него, видимо, была покрепче моей.

Он не только энергично открыл дверь, но и затем бодро поздоровался.

И это, надо сказать, меня очень удивило. Не то, конечно, что он поздоровался. Что тут такого? Я тоже, стараюсь по утрам здороваться. «Доброе утро» сказать, или хотя бы просто «Салют».

Удивило меня то, что Кумар поздоровался с Мригеном по-английски. И Мриген по-английски ему ответил.

Как же так? Земляки, а говорят между собой на чужом языке?

Позже я узнал, что хотя они и земляки, и проживают оба в Индии, принадлежат все-таки к разным народам. А всего народов в Индии больше пятисот, и языков столько же. Мриген живет на севре Индии, в Ассаме, а Кумар на юге, в городе Бомбее. А между ними тысяча километров, где еще много кто живет и на разных языках разговаривает. Вот и получается, что хоть Индия одна страна, а в ней много разных других стран.

Разобраться во всем этом нелегко даже самими индийцам. Поэтому они подходят к этому вопросу философски. Паспортов, например, в Индии ни у кого нет. Их выдают, только когда человек за границу выезжает. А внутри страны все друг другу доверяют. Зачем же человеку паспорт, если ему все доверяют? Он и так скажет, как его зовут и сколько ему лет, по памяти.

— Какие у вас бутерброды! — удивился Кумар, — Зачем такие большие?

— А вот ты чем завтракать собираешься? — спросил Мриген.

— Да тем же, но только бутерброды поменьше сделаю.

— Давай, давай, — согласился Мриген. — А мы посмотрим.

— А чего тут смотреть? — ответил Кумар и достал из холодильника хлеб.

— Чего тут смотреть? — повторил он и стал намазывать ломоть сливочным маслом.

— Даже и нечего тут смотреть совсем.

Но посмотреть все-таки было на что. Бутерброд Кумара, не выдержав масла, стал медленно проваливаться в середине.

Тогда Кумар быстро выхватил из пакета еще ломоть и подложил под бутерброд. А затем добавил еще один сверху.

И бутербродец у него вышел побольше наших.

А тут-то пришла Ханна.

— Какие у вас бутерброды огромные!

— А мы сейчас посмотрим, какие у тебя маленькие будут.

— У меня-то, как раз маленькие будут.

— Посмотрим, посмотрим.

— Вы хлеб, наверное, сырым едите? — сказала она извлекая из холодильника пакет с мушкетером.

— То есть как это?

— Его нужно сначала в тостере поджарить. Хлеб нарезан специально под отверстия в тостере.

Она погрузила два ломтя в тостер. И в столовой вскоре распространился дивный запах жареного хлеба.

— Сырой-то хлеб и маслом не намажешь, — а жареный… — Ханна отрезала ножом масло и раскатала его по румяному ломтю. — …а жареный всегда намажешь.

— Сколько живу, столько учусь, — сказал Кумар.

А жил-то он пока немного, всего двадцать пять лет.

Тут Мриген расставил руки в стороны и стал зевать, помогая этому делу руками.

— Да ладно, — сказал он, позевав. — Подумаешь, хлеб какой-то. Планета вокруг гибнет. Катастрофы везде. А они про хлеб думают. Вы про нефтяные пятна лучше подумайте. Или, вот, про озоновый слой.