Остров Надежды - [35]

Единственное спасение от дурных мыслей — дать храпака. Растолкал его Белугин — пора обедать.

Дмитрий Ильич был рад Белугину. Одеваясь, постарался расспросить о своем расписании. Догадывался: за все отвечал Белугин как прикомандированный к нему.

Выяснилось, свидание с командиром лодки Волошиным придется отложить денька на два в связи с приездом высокого начальства. Приглашал к себе начальник политотдела Голояд.

Белугин с самой лучшей стороны описал Волошина, назвал его одним из наиболее эрудированных, смело открывающим первопуток. Прочил ему большое будущее и считал его одним из лучших командиров атомных кораблей.

— Если говорить вполне откровенно, завидую Волошиным, — признался Белугин. — Мы доводили старый век, они открывают новый и взлетают, — Белугин даже взмахнул своими короткими руками, — и притом, учтите, крылья у всех молодые, крепкие, ни одного перышка не выпало. У нас отличнейший вырос молодняк, Дмитрий Ильич. Иные склонны побрюзжать, оборотиться к старым временам, там поискать и более высокие принципы, и более надежные идеалы. Чепуха! Никто не отрицает, было, было, сработали отлично, но и теперь не дурачки расписываются в приемо-сдаточной ведомости. Им только нужно доверять полностью, верить, не подведут.

В офицерской столовой в большинстве молодежь, подтянутые, чистые, с хорошими манерами. Внешне — полностью деловые люди. Лица свежие, глаза веселые. Этим не приходилось воевать. Их психика не надломлена и не загружена тяжелыми воспоминаниями. Война для них — в рассказах, документах, мемуарах и традициях. Кое у кого орденские планки, сомнений не было — за мирные походы.

Спиной к ним сидел молодой лысый капитан-лейтенант. За столиком, у стены, где висела написанная маслом картина, изображавшая подводную лодку среди молочнопенных валов, беседовали старшие лейтенанты — обсуждали книжку Джорджа Стила о походе к полюсу подо льдами Канадского архипелага.

— Американцев, видите ли, знают, а имена наших, если и пробиваются на поверхность общественного мнения… — Белугин безнадежно отмахнулся, — так уж официально, сухо, без всякой романтики. Будто дрова наши ребята колют или колбасы начиняют…

— Надо открывать имена наших? — спросил Ушаков.

Белугин вытер губы салфеткой.

— Рановато.

— Почему?

— Почему, почему… Вы словно ребенок. Охотиться начнут.

— За тигром охотятся, а он остается тигром.

— Ах, вы святой человек! Дисциплина начинается с организации собственной мысли. Если у тебя мысли не по ранжиру, шеренгу не выстроишь. Дисциплина — фактор. Без этого может получиться, к примеру сказать, фильм «Оптимистическая трагедия», но флот не получится.

— Только лишь флот?

— Я не отделяю от общевойскового. Только на корабле дисциплина приобретает еще и дополнительные качества.

— Самодисциплина?

— И так можно назвать. — Белугин подумал, поднял брови. На лоб набежали морщины. — Вернее назвать — братство. Особенно на подлодках. Гляди в оба и не теряй дыхание товарища. Все вот так! — он сцепил пальцы рук. — И за страх — каждому на дно неохота, — и за совесть, она была, есть и будет как непременный духовный атрибут. Сама обстановка взаимной ответственности исключает недобросовестность.

— А слабые духом?

— Лишь бы делал свое дело. Храбрый и сильный духом тот, кто ведет себя на боевом посту так, как нужно.

Столовая постепенно опустела. Из кухни было слышно, что моют посуду. Официантки покрывали столы свежими скатертями. За окнами по-прежнему держались сумерки. Не хотелось выходить на мороз. Белугин попросил еще по стакану компота, приготовился к продолжению беседы. Его интересовала сама методика. Как они, писучие, подбираются к материалу? Есть ли и здесь, какая-то тайна? Как и многие из бывалых людей на грани почетной отставки, Белугин думал и сам «заняться писаниной». С одной стороны, все будто бы легче легкого. Поизучай, побеседуй, возьми на карандаш то, другое — вот и слепил. С другой стороны, подстерегала неведомая коварная сила — не движется перо в нужном направлении, как не издевайся над своим мозгом. И мыслей вроде бы много, целые рои, и случаев счесть не пересчесть, и эпизодов невпроворот, а положить их на бумагу невозможно. Получается чепухенция, самому читать стыдно.

Ушаков казался ему ординарным человеком. Ничем особым не блещет. Почти ничего из того, что написано им, Белугин не читал исключительно из-за своей занятости. Он не успевал проглядывать официальные бумаги с указаниями, предписаниями. Их нужно исполнять, «претворять в жизнь». Текучка полностью выматывала его силы, и, добираясь до койки, он засыпал мертвецки,-вскакивал как ужаленный при звоне будильника. Другие играли в преферанс, в кинг, а ему и этого не удавалось…

Начальник политотдела просил прийти в шестнадцать. Оставалось свободное время. Из столовой вернулись в гостиницу. Белугин, испросив разрешения «вытянуться», полчаса повалялся на койке, затребовал чаю, принялся за него, весьма довольный таким времяпрепровождением. Он пил не спеша, с удовольствием.

Ему было приятно отвечать на вопросы, проявлять свою осведомленность, хотя из-за осторожности он нигде запретной черты не преступал. Как добиваемся результатов в подготовке команд на атомных лодках? Селекцией? Назовем проще — отбором. Люди проходят длительную подготовку на действительной установке, на тренажерах. Каждому удается не только услышать, но сто раз увидеть, прощупать собственными руками все то, с чем придется иметь дело на корабле. Эксплуатация, уменье исправить повреждения, помехи достигаются не в день и не в неделю.