Остров на краю всего - [2]

Я и сейчас щурюсь, но это из-за солнца. Между деревьями, что обступают наш дворик, обнаружилось местечко, где можно стоять на коленях, оставаясь в тени, и смотреть на небо. Сегодня воскресенье, день отдыха, и в школу идти не надо, а в церковь только через час.

Я выискиваю бабочек. Три лета подряд мы с наной высаживаем на пустыре за булочной семена цветов, но они так и не взошли. Нана говорит, что почва, должно быть, не подходящая для выращивания растений, которые любят бабочки. В городе я до сих пор ни одной еще не видела. Они наверняка где-то здесь и скрываются у меня за спиной, когда, стоит только обернуться, пропадает тень. Поэтому я стараюсь почаще замирать и не шевелиться.

– Амихан!

– Здесь, нана.

Вид у нее усталый, кожа вокруг глаз натянулась. Когда она называет меня полным именем и закрывает лицо голубой тряпицей, это означает, что к нам пришли. Факт не очень приятный, но нос у нее как будто пропадает совсем, а звук при дыхании такой, словно у воздуха есть крючки. Болезнь проявляется у разных людей по-разному: у одних язвочками, вроде розовых чернильных брызг, на руках и ногах, у других – бугорками и воспаленностями, как будто они свалились в жгучую крапиву или потревожили осиное гнездо. У наны – нос, распухшие пальцы и боль, которую она умеет хорошо скрывать.

– К нам здесь сестра Клара. Приведи себя в порядок и иди в дом.

Я отряхиваю от пыли штаны и следую за ней. В комнате жарко, и нана поставила под окнами чаши с водой. Сестра Клара стоит на пороге у открытой двери, но в дом не входит даже после меня. Доктор Томас объяснил всем, что стать Тронутым нельзя, если дышать одним воздухом, но сестра Клара, похоже, ему не верит, потому что никогда не приближается к нане и другим. С другой стороны, она и ко мне близко не подходит, хотя я и не Тронутая. Думаю, ей просто не нравятся дети, что странно для монахини, тем более монахини-учительницы.

– Здравствуйте, сестра Клара, – говорю я певучим, как нас учили, голосом.

– Амихан, – отвечает сестра Клара. Это она так здоровается, хотя получается бесстрастно и уныло.

– У нее неприятности, сестра? – грубовато спрашивает через тряпку нана. – Что на этот раз? Бегала по школе? Смеялась в церкви?

– Сегодня после полудня в церкви собрание. Служба будет сокращена, – холодно сообщает сестра Клара. – Ваше присутствие обязательно.

– Что-то еще?

Монахиня качает головой и уходит. Ее «благослови вас Господь» звучит едва ли не проклятием.

Нана толкает дверь своей палкой.

– И вас тоже.

– Нана!

На лбу у нее выступил пот. Она вытирает тряпицей лицо, вешает ее на дверную ручку и устало валится в кресло.

– Извини, Ами, но эта женщина… – Нана останавливается, чтобы не сказать лишнего, потом продолжает, но уже осторожнее: – Не нравится она мне.

– Что наденешь на службу? – спрашиваю я, стараясь отвлечь ее от опасной темы. Нана всегда расстраивается, когда люди относятся к ней вот так же, как сейчас сестра Клара: обходят брезгливо стороной, не смотрят в глаза.

– Наверно, то же, что и в прошлый раз.

Прошлый раз был давным-давно, когда монахини только-только начали здесь работать. Помогаю нане подняться, и она, бормоча что-то под нос, ковыляет в комнату – переодеться. Сердитая. Я даже не смею предложить ей помочь с пуговицами.

Сама тоже переодеваюсь – в голубое платье. Нана выбирает свое почти лучшее, вероятно, намереваясь таким образом показать, что думает о церкви.

– Маловато взяли цветочных семян, – говорю я, чтобы как-то заполнить тишину. – Засеем сад?

– Не собираюсь тратить время на это бесполезное занятие. Прошлым летом сюда не прилетела ни одна бабочка. Думаю, им просто не нравится на Кулионе.

Мы сидим молча – одна в лучшем, другая в почти лучшем платье, – ждем, когда подойдет время идти.

Собрание

Церковь – самое красивое здание на острове. Мне нравится, что там всегда прохладно, даже сейчас, когда песок на пляже горячий, как угли. Стены ее светятся белым, словно серединка коралла. Сияющая на верхушке холма подобно маяку, она придает сил путешественнику, облегчает последний крутой подъем, хотя нане восхождение далось в этот раз труднее, чем в прошлый.

Мы сидим за Капуно и Бондоком, живущими на одной с нами улице. Нана еще ни разу не произнесла «аминь» и ни разу не поднялась, когда это требовалось, хотя, может быть, дело просто в усталости. Другие дети сидят все вместе сзади, одной большой группой, как после урока. Увидев нас с наной, девчонки начинают шептаться. Знаю, они считают меня чудачкой, потому что я не остаюсь играть после школы, но ведь нане не обойтись без моей помощи дома. Я беру ее руку и осторожно пожимаю. Она – мой единственный друг, и никого больше мне не надо, хотя иногда и хочется, чтобы девчонки перестали шептаться.

Отец Фернан переходит к заключительной части проповеди. Она посвящена умеренности, которая, как мне думается, означает воздержание от алкоголя, потому что Господь печалится, видя, как человек громко распевает на улице. Хорошо бы Бондок прислушался к этим словам, потому что, хотя его имя переводится как «гора» и сам он похож на гору, пение его напоминает блеяние придушенной козы.