Остров - [4]

– Отлично. Зови меня Билл, сынок. А как звать тебя?

– Данила, Данила Хиггинз.

Билл уже привычно для меня чуть округлил глаза. Нормальная реакция на мое чуждое слуху местных жителей имя. Но не рассказывать же каждому встречному, что мой отец был русским, что он приехал из страны, где люди круглый год ходят в валенках, водят медведей на поводке и сутки напролет пьют водку. Это я узнал сам, из передач по телевизору, а потом и интернета, когда стал старше, но лишь запутался еще больше – отец рассказывал совсем другое о своей далекой холодной родине, в его историях было место водке, но медведи и валенки отсутствовали напрочь. Зато где-то там, в вечных снегах, по словам отца, жили моя бабка и дед, которых я никогда не видел и точно уже не увижу, и вообще неизвестно, знают ли эти почтенные пожилые люди о моем существовании. Подозревал, что вряд ли, но разобраться и толком расспросить отца я не успел – он умер, когда мне было восемь, мать больше замуж не выходила, воспитывала меня одна.

Я помнил только одно – отец всегда мечтал жить уединенно, вдали от городской суматохи, поближе к морю, и уже перед смертью все его мечты сбылись. Он оставил нам «Адмирала Ушакоффа», на жизнь нам с матерью хватало, потом случилась катастрофа, и я перестал заглядывать в своей жизни дальше, чем на день вперед, хотя не был уверен, что и он для нас наступит.

– Данила, – повторил Билл непривычное для него имя, – хорошо, Данила. А сейчас принеси мне поесть и про выпивку не забудь.

И убрал со стола ладонь. Я взял деньги и пошел выполнять заказ…

Этот ритуал повторялся теперь ежедневно, по два-три раза в сутки, с той лишь разницей, что деньги появлялись на столе все реже, а вскоре и вовсе исчезли. Однако выпивку и закуску наш постоялец потреблял регулярно, в перерывах уходил к морю или таскался по голым холмам на пустоши, по которой и шла дорога, добирался до соленого болота, что грозило в один прекрасный день лишить нас последней связи с миром, и возвращался в свою комнату.

Теперь заходить в номер постояльца нам с матерью было запрещено, на уборку Билл наплевал, заявив, что это ему без надобности, по вечерам непременно запирался изнутри, и свет в его окнах горел редко. И поздно вечером, проверяя, все ли в порядке и все ли двери надежно закрыты на ночь, я несколько раз видел в темных окнах второго этажа силуэт человека – Билл смотрел на дорогу. Однажды он заметил меня и тут же задернул занавеску. Ждал он кого-то или наоборот – боялся и шарахался от любого, кто заходил в трактир, мне было безразлично. Платить он стал все реже, однажды дошло до того, что мать пригрозила выставить его вон. Это помогло. Билл нехотя выдал нам немного денег, примерно треть от того, что был должен, и всем видом дал понять, чтобы от него отстали. Здоровался сквозь зубы, быстро приканчивал порцию выпивки и исчезал из дома – уходил к морю или на болото, что все ближе и ближе подбиралось к «Адмиралу Ушакоффу».

Но дорога пока еще была проезжей, к тому же приближалась зима, становилось все холоднее, трава и мох на холмах по утрам становились седыми от инея, а вместо дождя все чаще шел мокрый снег. Так будет продолжаться еще очень долго, месяца два или три, до Нового года (который еще по привычке отмечали, считая праздником), потом ненадолго придет настоящая зима, и мы увидим несколько солнечных дней. А потом все повторится, только море подойдет вплотную к трактиру, волны ударят в его окна, и мы с матерью окажемся на улице. Но, как я уже говорил, думать о том, что будет потом, я перестал давно, довольствуясь заботами сегодняшнего дня, коих было предостаточно.

Постояльцев у нас становилось все меньше, не показывался даже Пастор, исчезнув, как всегда, внезапно и неизвестно на сколько. В конце концов остался один Билл, да и тот редко показывался нам на глаза, а как-то утром и вовсе не явился, чтобы потребовать себе завтрак. Мать прождала его почти час, потом не выдержала, поднялась на второй этаж и постучала в дверь его комнаты. Послушала тишину, постучала еще и сказала мне:

– Вот зараза. Сбежал, наверное, а мы и не заметили.

Но я точно знал, что наш гость не покинул нас. Я видел его ранним утром, когда еще толком не рассвело, видел его высокую тощую фигуру, видел, как он, отворачиваясь от ветра и мороси, идет к обрыву, как ходит по краю и пропадает за холмом, от которого до воды всего-то несколько шагов. И было это три часа назад. Я сказал об этом матери, и она усмехнулась горько и зло:

– Погулять пошел, значит. Надеюсь, что он там где-нибудь подох или утонул, и какая-нибудь тварь сейчас обгладывает его кости. Сходи, поищи его, если найдешь мертвого – беги сюда, мы взломаем дверь, и я заберу все, что он мне должен, ни центом больше. Я честная женщина, мне чужого не надо! – заявила она. Я оделся и пошел к холмам, даже не представляя, где искать нашего Билла. Он мог податься куда угодно. И утонуть, к примеру, в соляных болотах, а ходу до них было часа полтора. Как назло, пошел дождь со снегом, он размыл границу меж небом и землей. Я шел, поминутно оборачиваясь на огни «Ушакоффа» – они служили мне ориентиром.