Остров Колдун - [15]

Между тем Фома Тимофеевич зашел со Степаном в рубку, Глафира опять спустилась к себе в лавку, а Жгутов полез к мотору. Мы остались вдвоем на палубе.

– Неужели ещё рано? – спросил я Фому. – Ведь, кажется, все в порядке, пора отправляться.

– Вали боишься? – спросил Фома. – Зря. – Потом помолчал и добавил: – То есть не зря, собственно, а просто поздно уже бояться. Вон она бежит.

Я посмотрел и охнул. Точно вихрь двигался по улице. Это с невероятною быстротой к пристани бежала Валька. Фома как-то дернулся, будто собирался бежать, но совладал с собой и только засопел очень громко. А я стоял неподвижно: я понимал, что мне никуда не уйти и никуда не спрятаться. Валька влетела на пристань и остановилась перед ботом,

– Стыдно, стыдно, стыдно! – сказала она.

– Ух, теперь реву будет! – пробормотал Фома.

– А ещё пионеры, а ещё пионеры! – кричала Валька и даже пританцовывала от ярости. – И так врут, так врут – и кому? – маленькой, младшей! И не стыдно маленькую обижать!

Я понимал, что спорить с ней бессмысленно, но все-таки следовало же ей объяснить.

– Ну разве я тебя обижаю? – сказал я. – Ведь мама тебе не позволила, а не я. Я-то тут при чем?

Валя взбежала на бот и стала передо мной, уперев кулаки в бока.

– Не обижаешь? – яростно переспросила она. – Хорошо, что я умнее вас, мальчишек, так вам и не удастся меня обидеть, я сама всякого мальчишку обижу, вот что! Вруны, вруны!

Я жалобно посмотрел на Фому.

– Ну что ты с ней будешь делать! – сказал я.

Фона решительно шагнул вперед, и стал перед Валей.

– А вот я тебя сейчас за косы выдеру, – сказал он нажим и страшным голосом.

Валя испугалась, отступила назад, и глаза у неё от страху сделались круглые-круглые, но Фома вдруг махнул рукой и отвернулся.

– Не могу я драться с девчонками, – сказал он. – Противно мне.

Валька поняла, что её дело выиграно, и сразу же осмелела.

– Давай, давай, – закричала она, – попробуй! Испугался, испугался?

– Поди ты поговори с ней! – опять махнул рукой Фома. – Не знаю, Даня, как ты её терпишь! Если бы у меня была такая сестра, я бы сбежал из дому.

– Теперь я же плохая! – чуть не плакала Валя. – А вы, честные, да? Ну, сказали бы прямо: идем в рейс без тебя. Нет, обязательно надо солгать. «Отходим в десять часов, до десяти спи спокойно, Валечка». Но я вас, мальчишек, насквозь вижу. Я сразу поняла – тут обман. Я полночи не спала, все следила, а под утро заснула. Проснулась, а Даньки нет, сбежал! Думали, я просплю, да? Это хорошо, да?

Я ещё раз попытался поговорить с ней, как с разумным человеком.

– Ну не можем же мы тебя взять, – начал я ей втолковывать, – если мама не позволяет. Пожалуйста, договорись с мамой. Разве я буду возражать?

– «Договорись»! – захныкала Валя. – Договоришься с ней, если она ничего понимать не хочет! Ей объясняешь, а она все свое – нельзя и нельзя… – Она вдруг замолчала, даже как-то скрючилась, сказала: – Ой, вот она! – и спряталась за рубкой.

Действительно, по пристани шла мама. У меня отлегло от сердца. Я так и знал, что в крайнем случае мама выручит. Не оставит же она в беде родного сына. Мама шла быстрыми и решительными шагами. Видно было, что она находится в боевом настроении.

– Вали здесь нет? – спросила она металлическим голосом.

– А, – пробормотал Фома, – будешь знать, как кусаться! – Потом любезно обратился к маме: – Здесь она, Наталья Евгеньевна, здесь. Вот только за рубку зашла. – И ласково позвал Валю: – Иди сюда, Валечка, иди, твоя мама пришла.

Валя вышла из-за рубки, показала незаметно для мамы кулак Фоме и сказала голосом послушной, хорошо воспитанной девочки;

– Да, мамочка, я здесь.

– А кто тебе позволил быть здесь? – сказала мама, поднимаясь на борт бота. – Ведь я же сказала, что в рейс ты не пойдешь.

– А почему Даньке можно, – прохныкала Валя, – а мне нельзя? Это справедливо, да?

– Если сказано – нельзя, – решительно заявила мама, – стало быть, и говорить не о чем!

Валя понимала, что дело её проиграно. Она, в сущности говоря, уже смирилась.

– Я же ничего, – сказала она, – я же просто проводить Даню. Разве и этого уж нельзя?

В голосе её были слезы. Это хуже всего, когда она такая кроткая. Пока она кричит и бунтует, я на неё злюсь и мне от этого легче, а когда она такая беззащитная, обиженная, несчастная, у меня на сердце все так и скребет. Мама тоже, видно, смягчилась.

– Ну, проводить можно, – сказала она. – Проводи, если хочешь.

Но Валя решила нас замучить своей кротостью.

– Нет, – сказала она печально и спокойно, – теперь мне уж расхотелось. Пойду домой.

– Как хочешь, – пожала мама плечами.

Валя подошла ко мне и протянула руку.

– До свиданья, Данечка, – сказала она, – счастливого тебе путешествия. – Потом она пожала руку Фоме и тоже сказала скромно и ласково: – До свиданья, Фома.

Мы оба чувствовали себя злодеями. Мы попрощались с ней, и она пошла с бота, маленькая, обиженная судьбой девочка с узенькими плечами и тоненькими косичками. Мама посмотрела ей вслед и вздохнула.

– Все-таки она хорошая, – сказала – мама, – когда не капризничает.

Валя, не оборачиваясь, прошла по пристани, и мы долго видели несчастную её фигурку. И у всех нас троих надрывалось сердце, Наконец Валя скрылась за поворотом.