Остров - [21]

Мы двигаемся в очень бодром темпе. Время от времени Гаюдак останавливается, чтобы простучать палкой скалу, и что-то записывает. Он показывает нам свои записи. Постепенно определяется фронт наших послеобеденных работ: расчистить осыпь, частично перекрывшую один из проходов, укрепить стойками свод одного из залов и начать рытье нового коридора. Я замечаю, что наш провожатый то и дело касается правой рукой лба.

— Сейчас мы посетим передовой наблюдательный пост. Поскольку он не связан с системой подземных переходов, нам придется выйти наружу. Он расположен близко к границе и часто подвергается обстрелу одиночных стрелков из Дома: они палят по нам для острастки. Поэтому не теряйте бдительности. Если видите, что кто-то из товарищей бросается на землю, поступайте точно так же не раздумывая; возможно, он уловил звук, который…

На мгновение он теряет нить своих размышлений, затем продолжает:

— Звук… звук, который вы… гм… не расслышали. Ну, идем.

Я смотрю на своих приятелей. Они больше обеспокоены усталостью нашего нового вожака, чем предстоящей вылазкой.

До аванпоста не больше двадцати шагов. Пробежав их, мы ныряем в траншею глубиной около двух метров. Гаюдак продолжает, понизив голос:

— Поскольку мы находимся неподалеку от неприятельских позиций, нам не следует привлекать внимания. На наших постах постоянно дежурят наблюдатели, сменяющие друг друга каждые два часа. В случае внезапной атаки они звонят в колокол, чтобы предупредить остальные посты и главную пещеру.

Наш провожатый едва не валится с ног от усталости. Он часто моргает, будто пытаясь собраться с силами. Мне знакомо это полуобморочное состояние. Клавдий делает мне знак, который подтверждает мои опасения. Я решаю, что пора вмешаться:

— Мне кажется, тебе нездоровится. Нам лучше вернуться.

— Ничего, малыши, я справлюсь. Мы почти закончили.

Не успев договорить, он сгибается пополам, и его выворачивает. Он держится за стену и еле дышит. К нам подходят трое незанятых дозорных, которые до сих пор не обращали на нас никакого внимания.

— Тит, ты хороший стрелок и останешься здесь до моего возвращения. Я отведу малышей и нашего товарища. Эй, кто-нибудь, возьмите его под руки.

Обратная дорога кажется нам очень длинной. Мы сменяем друг друга, помогая идти Гаюдаку. Часть дороги мы несем его на руках. В главной пещере, похоже, никого нет. Наш новый провожатый по имени Линиф ведет нас к входу в Промежуток. Он встает на колени под дверью и робко зовет:

— Шаман! Отзовись, пожалуйста! Наш брат тяжело болен!

Мы ждем несколько долгих минут. Никакого отклика, и я толкаю локтем дозорного, чтобы он повторил свою просьбу. Он прикладывает палец к губам и делает мне знак не торопить события. Тяжелая дверь приоткрывается. Появляется Шаман, закутанный с ног до головы в огромный плащ. Лицо скрыто, видны только щелочки глаз. Его горящий взгляд мгновенно обводит нашу маленькую компанию. Забавно, но его рост кажется мне сейчас намного внушительней, чем ночью. Жестом он велит перенести больного внутрь и удаляется в глубь пещеры. Я беру Гаюдака под мышки и пячусь, Октавий — за щиколотки и семенит за мной. Мы проходим несколько метров следом за таинственной фигурой. Сейчас здесь темнее, чем ночью. Мне кажется, что за мной наблюдают, вернее, ко мне принюхиваются. Я оборачиваюсь и встречаюсь с зелеными глазами Шамана, который в тот же миг заносит руку, чтобы наказать меня за дерзость. Я тотчас опускаю глаза, но избежать щелчка по лбу мне не удается. Мы укладываем Гаюдака на кровать и уходим не оглядываясь. Октавий пронзительно вскрикивает: Шаман на ходу выдрал у него несколько волосков. Выскочив из мрачного святилища, мы останавливаемся ненадолго, чтобы перевести дух, а потом идем к нашим товарищам.

— Ну и натерпелся я страху! — шепчет мой приятель. — Вот бы не хотел я встретиться с ним с глазу на глаз.

— А что ты сделал такого, что он вцепился тебе в волосы?

— Знать ничего не знаю и не собираюсь у него спрашивать!

Линиф уходит, а мы разбредаемся по нишам в ожидании обеда.

После обеда к нам является новый опекун, по имени Акадюг. Не сказав нам ни слова, он ведет нас сначала к стене, на которой высечен огромный крест. Слева от креста лежат две кирки и две лопаты. Он кивает на них, затем тычет пальцем в грудь мне и троим моим друзьям. Потом велит Титу и Фиолетовым следовать за ним. Я смотрю на товарищей и хватаю инструмент: мне вдруг захотелось постучать киркой. Марк тоже берет кирку. Каждый прилаживается к движениям другого, чтобы не поранить товарища. Клавдий и Октавий берут лопаты. Через двадцать минут мы меняемся ролями: теперь мы расчищаем площадку, пока Октавий и Клавдий врубаются в стену. Молчаливый представитель клана Гадюк возвращается и указывает нам место, куда сносить строительный мусор. По мере работы наш энтузиазм заметно снижается. К концу дня мы вымотаны до предела и поминаем добрым словом нашу береговую работу.

Проходя мимо Промежутка, я думаю о Гаюдаке. Никак не могу понять, зачем он в таком тяжелом состоянии согласился быть нашим провожатым. Когда я делюсь своими соображениями с друзьями, они находят этому объяснение. Клавдий говорит, что у Рваных Ушей не принято показывать свою слабость. Проявлением слабости может воспользоваться любой и бросить вызов тому, кто нездоров, а в случае победы занять его место в иерархии. Поэтому Гаюдак всего-навсего спасал свою шкуру.