Остров Достоверности - [5]

11. Так «мы» при философском рассмотрении означает первоначально «мы с тобой», а потом — всю вселенную. По мере того, как это «мы» ширится, в него вкладывается все более богатое содержание; но по существу «мы с тобой» уже заключает все своеобразие отношения «мыйности». Однако от «я» даже к нашему первоначальному «мы» — непереходимая бездна. От «я существую» нет никакого рационального перехода к «мы существуем». Это значит, что нельзя иначе сказать «мы», как откровением Логоса…

12. Этого даже мало. Положение «мы существуем» первее положения «я существую». В самом деле, утверждение «я существую» смутно и неопределенно и в полноте своей не может быть доказано. Самое понятие «я» человек получает не из рассудка, а из ума, Логоса, через более богатое понятие «мы». Рационально дана мысль и противостоящий ей мир. Если можно сказать «я существую», то лишь поскольку я есмь мысль. Это можно пояснить такой схемой:

Не-мысль

существование

недостоверно.

Мысль

существование

достоверно.

Я

Как мысль

и как не-мысль.

13. «Я существую» не есть поэтому первое достоверное положение. Понятие «я» отличается большой смутностью. Даже значение его трудно определить, трудно понять, что именно в личности более всего является «я». Отсюда нескончаемые споры о значении этого понятия.

Наоборот, понятие «мы» вполне определенно. Существование «я» достоверно через две философских аксиомы: «мысль существует» и «мы существуем». Положение «я существую» основывается на этих двух истинах, ибо из них следует, что я несомненно существую, поскольку я вхожу в крут мысли и поскольку я вхожу в круг, обозначенный «мы», т. е. поскольку я есмь «один из нас». Достоверность «мы существуем» совсем, так сказать, другого цвета, чем «я существую».

Существование «я» можно как-то доказывать и как-то опровергать, но «мы существуем» нельзя доказывать и бесполезно опровергать. Юм выставил целый ряд доводов против существования «я»; он уверял, что в «я» нет никакого «я», а есть лишь пучок восприятий. Только это, по его словам, нам дано. Но в «мы» даже этого не дано; «мы» ни прямо, ни косвенно не есть предмет чувственного опыта или даже личного психического опыта. Это положение исходит из всеведения Логоса. Приняв его, человек уже через него утверждает и свое существование.

14. Здесь мы видим, между прочим, что философское сомнение имеет большое эвристическое значение, т. е. полезно для нахождения новых истин. Обычно нам не приходит в голову доказывать такие истины, как «я существую» или «мы существуем». Однако если в них усомниться и исследовать причины нашей веры в них, то открываются законы познания вселенной. Так теперь нам очевидно, что «мы существуем» либо ложь, либо видение ума. Чужое одушевление предстает как пример постижения истины не внешними чувствами и не рефлексией, т. е. размышлением над внешними чувствами, а через Логос — и однако истины настолько всеми признанной, что сомнение в ней будет сочтено безумием. И действительно, так и есть. Чужое одушевление есть первое видение ума, всем людям доступное. Это — простейшее и начальное постижение, но есть и более сложные, как то мы увидим впереди.

15. «Мы существуем», гласит первая аксиома природы. Мы — это совокупность всего живого. Это определение настолько точно, что может быть обращено: совокупность живого — это мы. Поэтому все, что не входит в число нас, есть неживое. Отсюда ясно, что для познания сущего мы должны познать всех нас и все, что вне нас.

16. Если мы — все живое, то можно сказать, что все живое распадается на множество личностей, ибо таков именно смысл слова «мы». Личностью мы условимся называть существо, входящее в число нас. Личность есть один из нас. Иного, более точного определения личности невозможно дать до основательного исследования. Но так как для наших исследований нам нужно иметь определение живого существа, то полезно ввести понятие отдельного жизненного центра, обозначив его словом «монада». Это слово образовано от греческого Monas, что значит единица. Его впервые ввел в употребление Лейбниц. (Термин «монада» введен в философию Пифагором, но понятие монады как отдельного жизненного центра, установлено Лейбницем.) Потом различные писатели делали попытки заменить его другими терминами; так Гербарт предлагал имя реалии, а Гартманн — динамиды. Однако В.Соловьев посоветовал не изменять старинного лейбницова термина, и мы последуем этому совету.

Понятие монады беднее понятия личности; оно именует отдельный жизненный центр, но личность не исчерпывается этим свойством. Однако поскольку дальнейшие определения личности нам неизвестны, мы будем пользоваться понятием монады, как фундаментом при изучении личности. Мы можем постепенно расширять его смысл новыми определениями, если таковые откроются в процессе исследования, до тех пор, пока не исчерпаем понятия личности, приобретая тем самым возможно полное познание о живом. Так мы удваиваем число сторон вписанного многоугольника, постепенно заполняя площадь круга.

17. Познание живого теперь сводится для нас к познанию монад. Поэтому нам нужно сейчас найти хотя бы предварительный закон познания монад. Все монады в чем-либо подобны друг другу, потому что именно подобие дает право на включение в число нас. Всякая монада подобна нам хотя бы в том что, способна к радости и страданию. Иначе говоря, всякая монада способна к некоторым переживаниям, к которым способны и мы. При этом важно следующее наблюдение: через истолкование телесных движений, мы не можем познавать в монадах иных переживаний, чем к каким способны сами. Это ясно из способа истолкования: наблюдая движение тел, мы догадываемся о состоянии души. Видя, что животное тяжело дышит, мы говорим, что оно испытывает усталость. Наблюдая, что кошка машет хвостом, мы полагаем, что она недовольна; а то же самое движение у собаки мы понимаем в обратном смысле. Эта чувственная символика есть и первый способ общения монад. В искусстве речи люди довели систему общения через символы до высокого совершенства.