Остров Буян - [214]

— То мой и домок, — прошептал сын боярский. — Пойду вперед, догляжу. Коня береги, казак. А петух закричит — то ко мне поспешайте, — стало, время напасть на шишей!..

Он пошел вперед. Казаки стояли, не сходя с коней, ожидая знака. Кони чего-то страшились, дергались, переступали… Одному из казаков показалось, что рядом в кустах захрустел сучок. Но тьма окутала все, даже самих кустов не было видно.

— Кто тут? — дрогнувшим голосом робко спросил казак.

— Я, — отозвался голос. — Чего стряслось-то, робята: кругом шиши по кустам — никуда не уйти! Да, кажись, я и сам-то не сын боярский, а псковский подсыльщик… Чего и делать — не знаю!.. Сдаваться вам, что ли?..

— Не балуй! — крикнул казак, и во тьме лязгнула его сабля.

— Дурак ты, слушай, — ответил голос из мрака. — Все ли тут, братцы? — громко спросил он.

— Все-е! — хором крикнули по сторонам сотни голосов.

Кругом по лесу уже разгорались факелы.

— Слазь, казаки, с коней, — приказал Иванка. — Знать, не сын я боярский, проклятый такой, обманул вас!..

В свете факелов по лесу и в кустах виднелись воины. Медленно, словно раздумывая и колеблясь, казаки слезли с коней.

— Вяжи их! — сказал дюжий мужик в железных кованых латах и выехал из кустов.

Двое подчиненных его, одетых в деревянные панцири, но в поярковых треухах и лаптях, вышли вперед с вожжами. Казаки, видя огромную толпу вокруг, уже не смели и думать о сопротивлении.

— Куды скакали? — спросил крестьянский вожак Павел Печеренин.

— Тебя искали, — ответил казак.

— На ловца и зверь бежит! — ответил с насмешкой Павел. — Пошто ж вы искали меня?

— Дороги вызнать ко Пскову.

— Отколе вы, из каких казаков?

— Лужские.

— Вон куды залетели! Мы нешто в Лугу к вам лезем? Пошто вы на нас?

— Не мы хозяева. Нас посылают — мы едем.

— Сколь же вас шлют?

— Не спрошай напрасно, шишовский боярин! Мы крест целовали: нам службы не мочно выдать, — ответил старший казак.

— Ин с пытки скажешь! — спокойно возразил он. — А ну, братцы, клади костер.

В кустах затрещало ломаемое сучье, и охапки хвороста одна за другой повалились в кучу.

Казаки стояли, плотно столпившись, и сурово молчали. Когда же один из факелов склонился к костру и огонь побежал по широким сухим веткам, — молодой светло-русый казак упал на колени.

— Православные! Братцы мои! Не губите огнем! Что мне боярская служба! Всю правду открою!

— Молчи, Сенька! Душу погубишь, дурак молодой! — крикнул старший казак.

— А ну, заткни ему глотку, Агап! — указал Печеренин.

Двое лапотников в латах схватили за голову старшего казака и сосновой чуркой заткнули рот.

— Мы не бояре, Семен. Без дела людей не жарим, люди не гуси! Сказывай все подобру, — обратился Печеренин к молодому.

— Не так их спрошаешь, Павел, — подсказал Иванка, узнавший обычаи расспроса, — может, казак соврет — как узнать! А спрошати их всех одиночно да после их правду сличать, то и знатко будет.

Печеренин согласился, и молодого казака, отделив от товарищей, увели в глубину леса. Так и расспрашивали их порознь одного за другим.

От казаков узнали, что высланный из Луги отряд должен отнять дороги на полдень от Пскова, перерезав последний путь на Остров, Изборск и Печоры.

Когда Гаврила отправил Иванку из города к Копыткову и Павлу Печеренину, во Пскове тогда шли лишь невнятные слухи о приближении нового войска, и хлебник решил, что биться с врагами легче поодиночке, чем сразу с обоими.

Он все готовил к большой решительной битве с Хованским, в то же время приготовляясь к тому, чтобы разбить подкрепление, не допустив его до самого Пскова.

Иванка привез восставшим крестьянам обещание хлебника истребить в самом городе всех помещиков и бояр. Еще три бочки пороху и свинец, привезенные крестьянам, должны были служить залогом союза. Какой-то кузнец сладил в лесу кузню, вдалеке от проезжих дорог, где никто не мог вызнать, и в ней плавил и сваривал железные обноски и куски, годные для поковки.

И вот из лесной кузни пошли выходить копья и сабли…

Им приносили изломанные пищали, старые самострелы — и они все быстро починяли…

Работали так несколько дней, а за это время крестьяне для них пригоняли дворянский скот и грузили обоз хлебом. И вот из-под Порхова потянулся обоз.

Хованский послал сюда же стрельцов и дворян отрядами человек по пятьдесят — промыслить кормов у крестьян.

Стрельцы Хованского наезжали на крестьянские дворы и отбирали последних коров и последний хлеб у крестьян, не трогая дворянских поместий. Ограбленные крестьяне злобились еще больше и уходили в леса…

Иванка ждал, что можно столкнуться с засадой, и потому он или Кузя выезжали в дозор. Их охраняли крестьяне, вооруженные пиками и самострелами… Обоз шел медленно: крестьяне вели его по плохо проезжим лесным дорогам, чтобы не встретиться с врагом… Они шли уже трое суток. Еще сутки — и дома. Тут-то как раз и поймали они казаков… Теперь надо было предупредить Гаврилу о приближении лужского войска. Одним крестьянам, без помощи из Пскова, без опытных ратных людей, было не совладать с ними.

Занять Пантелеймоновский монастырь псковитянами, поставить на его башнях городские пушки и дать отпор приближающимся войскам — вот что было нужно сделать немедленно. А во время боя крестьяне напали бы на казаков с тылу и прорвались бы в город, где им распахнут Великие ворота.