Остров безветрия - [29]

Получалось, что Оля много раз держала в руках письма от сына капитана Палтусова и не догадывалась об этом!

— Можно, я их почитаю?

— Что ты, Оля! — испугалась мама. — Чужие письма читать нельзя. Я сама их ни разу не читала.

— Теперь это не письма, а исторический документ эпохи, — сказал папа. А документы читать можно.

Папа развернул письмо.

«Дорогой мой Николай Николаевич!

— Надо же, — удивился папа, — как будто мне это письмо написано.

Через несколько минут на нас пойдут фашистские танки. В бинокль видно, они уже выстроились. Мы не отступим, но останемся ли жить — не знаю. У нас осталось по две гранаты на каждого, а у пушкарей почти нет снарядов. Как бы я хотел, чтобы это письмо было не последним! Как бы хотел написать тебе ещё много писем или быть сейчас с вами, подбрасывать тебя в воздух, чтоб ты смеялся у меня в руках. Но времени мало, а надо сказать самое главное. Я уверен, ты вырастешь умным, добрым и смелым, как твой дед. Недавно я прочитал его дневники… Я знаю, ты воспитаешь своих детей так, что они будут помнить нас и продолжать наши дела. Потому что самое святое дело теряет смысл, если у него нет продолжателей. Помни меня и моих друзей. Знай, что сейчас мы отдадим наши жизни, чтобы жил ты и твои дети. Я пишу тебе, как большому и умному человеку. А тебе всего лишь два года! Если бы ты знал, как я мечтаю увидеть нашу победу своими глазами!

Твой отец командир батальона Николай Юрьевич Палтусов».

— Вот видишь, — сказала мама и отвернулась, чтобы вытереть слёзы. — Не зря мы храним в сундуке его тетради. Вдруг объявится сын. Прочитает письмо и будет знать об отце.

— Да, — проговорил папа, осторожно складывая письмо, — это и на самом деле документ эпохи. Его, пожалуй, в музей надо сдать, чтоб все читали, все знали.

— А вдруг он не погиб в том бою, спросила Оля с надеждой. — Он же и второе письмо прислал.

Папа развернул второе.

«Милые мои Верочка, Николенька и Изабелла!

Изабелла, видимо, его родственница, объяснил папа.

— Это попугая у них так звали — Изабелла… — сказала Оля и сразу же замолчала.

— Попугая? — удивился папа. У них тоже был попугай? А ты откуда знаешь?

— Я же вам говорила! — сказала мама.

— Конечно, мне мама рассказывала.

К её маме перед войной пришёл странный человек и принёс попугая. Будто бы этот попугай раньше принадлежал отцу соседа, и человек этого попугая вернул.

— Я же вам говорила! — повторила мама. — Изабелла — смешное имя для птицы, правда?

Нового адреса вашего у меня пока нет, потому пишу на соседский. Они люди добрые — передадут. Всё думаю о вас, как вы доехали, как устроились на новом месте. Понимаю, что вам нелегко, сейчас всем нам трудно, но как-нибудь перетерпим, а после победы наладим новую жизнь».

— Это не второе письмо, а первое, — сказал папа и стал читать дальше:

«Завтра мы наконец занимаем позиции. Бойцы мои рвутся в бой, чтобы поддать фашисту как следует. За меня вы не беспокойтесь. Как говорили раньше: „Обут, одет, накормлен“. Люди у меня подобрались боевые, в обиду друг друга не дадим.

Ваш папа».

— Может, и правда в музей отдать эти письма? — спросила мама. — И письма моего отца тоже. Они с мамой писали друг другу всю войну.

— Буду узнавать, — сказал папа.

Нужен доктор Семёнов

В тот же вечер в семье Максима Миxeeвa произошли события неожиданные и серьёзные.

С Финляндского вокзала Максим вместе со всеми доехал до Владимирской площади на метро, но оттуда пошёл не домой, а в музей к Матвею Петровичу.

В окне у Матвея Петровича горел свет, но двери он не открывал.

Максим даже решил забраться к окну и позвать в форточку: вдруг звонок сломался?

Наконец дверь открылась, Матвей Петрович через силу улыбнулся и проговорил:

— Проходи, браток. Что-то сердце моё не хочет работать. Еле дополз.

В комнате у Матвея Петровича пахло лекарствами. Он сразу лёг на свой диван и спросил:

— Между валерианой и валокордином есть разница, не знаешь?

Максим этими лекарствами пока не пользовался и о разнице не знал.

— Смешал то и другое вместе. Лежу жду, может, помогут. Включай сам плитку, кипяти чай, если есть хочешь. На меня не смотри. И рассказывай, где был, что нового?

— Мы нашли Пахомова со «Святого Петра». Он живёт в Тарховке. Мы сего дня были у него дома.

— У Пахомова?!

Матвей Петрович так удивился, что даже приподнялся. Но тут же схватился за сердце.

— Вот проклятое, поговорить не даст… Ты уверен, что это тот самый Пахомов?

— Так он же нам рассказал, что дальше было со «Святым Петром». Мы на магнитофон всё записали.

И Максим пересказал рассказ о шести жизнях Ивана Петровича.

К концу рассказа смотритель разволновался.

— Парень ты мой милый! Да ты ведь новые страницы истории открыл. Самые новые! Михаилу Ивановичу завтра позвоним — вот удивится. Открытия именно так и делаются. Физические законы или теоремы, — они же с нами рядом всегда присутствуют, только мы о них не догадываемся. Но кто-нибудь один, дотошный, обратит на них пристальный взгляд и всё обнаруживает, и всё доказывает… И на магнитофон записали? Это хорошо — настоящий голос, подлинный. Завтра всё сотрудникам скажу. Такой находки у нас уже много лет не было!

Но про завтрашний день говорить было рано.