Острая стратегическая недостаточность. Страна на перепутье - [43]

Максимализм Джугашвили сказался, например, при коллективизации сельского хозяйства. Она была необходима ради повышения производительности труда. Не зря в те же годы в Соединённых Государствах Америки тоже укрупняли фермы, дабы обрести возможность применения сельскохозяйственной техники. Причём пользовались куда более варварским методом – банкротили фермеров, скупали земли за бесценок, а хозяев выгоняли просто на улицу. Наш вариант, когда крестьяне оставались совладельцами земли, а в промышленность перебирались по мере вытеснения техникой, несравненно гуманнее. Но тяга к быстрым решениям повлекла унификацию. Выдавливание всех ресурсов села в пользу индустриализации прошло бы куда менее болезненно, если бы типовой устав сельскохозяйственной артели с самого начала предоставил крестьянам все разнообразие возможностей дополнительного заработка.

С другой стороны, если Джугашвили убеждался в недостижимости цели – он терял интерес к ней так резко и полно, что зачастую это воспринимали как опалу и даже ненависть.

Так, ещё во время Великой Отечественной войны он занялся восстановлением унаследованного от византийских времён единства церкви с государством. Внутри страны это удалось, и тогда он вознамерился провести новый Вселенский собор ради согласования позиций всех поместных церквей по многим важнейшим для него вопросам. Но убедился в невозможности поставить всё мировое православие на службу одной стране или одному общественному строю, забросил затею и перестал обращать внимание на церковные дела в целом. После этого возродилась традиционная коммунистическая неприязнь к религии, воспринимаемой как конкурирующая идеология.

Сходным образом развивались взаимоотношения с Израилем. Союз и Соединённые Государства Америки создали его совместными усилиями – как клин в самом центре британской и французской колониальных империй. Но СССР не только первым официально признал Израиль, но и помог ему отбить удар соседних арабских стран: англичане и французы попытались руками своих колоний уничтожить угрозу своему владычеству. Советские боевые офицеры отправлялись на историческую родину по прямым приказам командования. Чехословакия, чутко прислушавшись к настоятельному совету из Москвы, по символической цене продала Израилю всё оружие, боевую технику и боеприпасы, выпущенные по немецкому заказу во время Второй Мировой войны, но оставшиеся на складах после прорыва советских войск, отрезавшего заказчика от производителя[55]. Кстати, значительную часть этого оружия перевезли в Израиль американские военные лётчики, официально уволившиеся из ВВС (по выполнении боевого задания их приняли обратно на службу) и выкупившие свои транспортные самолёты по доллару за штуку (в СГА закон запрещает государству получать или отдавать бесплатно). Но по окончании боевых действий Израиль полностью переориентировался на СГА: новое государство остро нуждалось во всём подряд, а получить необходимое можно было только из-за океана, но не из нашей – разорённой в войне – страны. Тогда СССР воспользовался первым же удобным поводом для полного разрыва дипломатических отношений с Израилем, а внутри страны поползли слухи об использовании советских евреев как вражеских агентов. Сам Джугашвили, насколько можно судить по всей его биографии, не видел в евреях как народе ничего плохого, но счёл полезным принудить Израиль к возвращению в орбиту интересов СССР любыми – в том числе и морально сомнительными – средствами. Как и следовало ожидать, принуждение сорвалось (мало на свете народов упрямее евреев), но обе стороны понесли тяжёлые моральные и финансовые потери.

Отношения со странами, попавшими в сферу непосредственного влияния СССР, также развивались сложно и неоднозначно. Первоначально Джугашвили считал возможным и даже предпочтительным создание там неких промежуточных вариантов государственного устройства – многопартийных и многоукладных. Но довольно скоро возобладало унификаторство. В какой мере оно порождено логикой противостояния двух политических лагерей, а в какой вызвано тягой к упрощению системы управления – пока не выяснено.

Под конец жизни Джугашвили стал куда менее склонен к длительным исследованиям сложных вопросов, обсуждениям с коллегами, привлечению экспертов. Некоторые исследователи полагают это следствием самоуверенности вследствие накопления опыта верных решений и похвал сотрудников. Кое-кто даже считает, что Джугашвили постигло возрастное ослабление умственной деятельности. На наш взгляд, он скорее ощутил нехватку времени для осуществления всего намеченного и стал экономить на согласованиях. Как известно всякому военному, посредственное быстрое решение лучше идеального, но запоздалого. А наследников, способных осуществить все его планы, он, похоже, не видел. Да и вряд ли они возможны: любой политик располагает собственными планами, убеждениями и намерениями, так что вряд ли согласится ограничиться ролью исполнителя проектов предыдущего руководителя.

Правда, всё созданное при Джугашвили (и в значительной мере под его руководством), сохранилось и послужило опорой для дальнейшего развития. Но само это развитие сопровождалось изрядными зигзагами, продиктованными не в последнюю очередь желанием дистанцироваться от великого предшественника и доказать собственные возможности преемников. В частности, потому, что его стратегическое стремление жертвовать малыми преимуществами сегодня ради больших преимуществ завтра выглядит с тактической точки зрения неоправданной жёсткостью, а порою и жестокостью, тем не менее, деятельность Джугашвили – замечательный пример удачного проявления главного стратегического стремления, сформулированного нами так: оказывать максимальное влияние на мир и сводить к минимуму влияние мира на себя. Этот принцип должен воплощаться и впредь в любой достаточно содержательной и дальновидной деятельности.