Острая стратегическая недостаточность. Страна на перепутье - [40]

После войны Джугашвили выделил на вертолётостроение огромные средства, а Черёмухин стал лауреатом двух сталинских премий[54]. В одном только 1946-м году председатель совета министров Джугашвили подписал более полусотни важнейших документов, определивших на годы вперёд развитие отечественной техники. Причём не только авиационной. Огромные ресурсы были брошены также и на ядерный проект, и на ракетостроение. Огненный щит, созданный тогда, прикрывает нас и по сей день. Но им занялись только тогда, когда наша наука и техника уже могла решить столь сложные задачи.

В ОЖИДАНИИ УДАРА

Конечно, договор о ненападении вовсе не гарантировал безопасность страны на многие годы вперёд – иначе не понадобилась бы сама предвоенная гонка конструкторов и производителей оружия. Но всё же почти два года отсрочки он нам дал. И мы воспользовались ими сполна.

Правда, СССР в целом и Джугашвили в частности всё же излишне надеялся на договор. От немцев ожидали по меньшей мере каких-то дипломатических шагов: раз договор с Польшей они расторгли за полгода – значит, и для нас будет какое-то раннее предупреждение. Здесь советского руководителя подвело линейное мышление в первую очередь потому, что Джугашвили вообще относился к договорам очень серьёзно. Например, когда после Второй Мировой англичане поддержали греческих коллаборационистов и открытой вооружённой силой задавили греческих коммунистов, СССР не только не вмешался сам, но и не позволил соседней Югославии оказать помощь. Хотя и было изрядное искушение вмешаться на стороне идейно близких, исторически прогрессивных и политически верно действующих. Но искусство стратегии в немалой степени включает способность не поддаваться соблазнам. Если бы в 1979-м высшее советское руководство отказалось от соблазна ответить на призыв тогдашних афганских правителей о помощи – вся мировая история пошла бы по иному (и во многом более полезному, в том числе и для нас) пути. Вот и Джугашвили тогда воздержался от конфликта. Раз уж в Ялте договорились (пусть и неформально) о разделе сфер влияния, причём Греция оказалась за пределами нашей зоны – остаётся лишь надеяться на то, что стратегические оппоненты отнесутся к договору столь же серьёзно. Увы, надежда не оправдалась – но не по нашей вине, тем не менее, неизбежность немецкого нападения была очевидна. Слишком уж велики были проблемы самой Германии, слишком мала была вероятность их решения без удара по нашей стране.

С нелёгкой руки всё того же Хрущёва существует множество публикаций о том, что Джугашвили не воспринимал сообщения разведки о приближающемся начале войны. Между тем подлинная картина тогдашних событий столь сложна, что все сообщения разведки составляют лишь ничтожно малую её часть.

Правда, сами эти сообщения изрядно противоречивы.

Все слышали, что Рихард Густав-Вильхельм-Рихардович Зорге сообщил о немецком нападении на СССР 22-го июня 1941-го. Но парой недель раньше тот же Зорге сообщил о подготовке немцев к нападению 15-го июня. Ещё раньше – о нападении 1-го июня, 15-го мая…

Зорге ни в чём не виновен. Он добросовестно передавал в Центр всё, что ему рассказывал немецкий посол в Японии генерал-майор Ойген Отт. Тот в свою очередь честно сообщал своему ближайшему советнику Зорге всё, что узнавал из Берлина: даже столь выдающийся аналитик, как Зорге, не мог бы давать послу дельные советы, если бы не располагал всей полнотой сведений для анализа. Но высшее немецкое военное и политическое руководство прибегло к новому тогда приёму сокрытия сведений – белому шуму. Подготовку к вторжению пятимиллионных вооружённых сил невозможно скрыть. Поэтому по всем неофициальным каналам распространялись противоречивые сведения и о целях военной подготовки, и о возможных сроках удара.

В частности, войска действительно получили предписание в общих чертах завершить подготовку к 15-му мая, о чём и сообщили советскому руководству многие разведчики, включая Зорге. Но дальше началась переброска и перегруппировка войск, техники, боеприпасов. Параллельно совершенствовалась боеготовность. За всем этим следили из генерального штаба и имперской канцелярии. То и дело отдавался приказ: к такому-то числу доложить о степени готовности. Сам же вождь германского народа оставил за собой возможность лишь за пару дней до срока вторжения отдать окончательный приказ. Понятно, в потоке слухов, порождённых этими промежуточными распоряжениями, захлебнулись бы даже самые совершенные аналитические службы.

Для придания этим слухам правдоподобия немцы и сами пользовались нашими разведывательными каналами. Так, первый советник полномочного представительства СССР в Германии, резидент разведки народного комиссариата внутренних дел Амаяк Захарович Кобулов оказался центром притяжения десятков искренних на первый взгляд людей, сообщавших ему сведения, никак не стыкующиеся между собою, но выглядящие равно надёжно. А ведь его брат Богдан был в числе ближайших сподвижников самого наркома – Лаврентия Павловича Берия, так что Амаяк пользовался безоговорочным доверием и самого Берии, и Джугашвили. И немцы брали это в расчёт.