Оставаясь жить - [12]

   - Ой, со свекрухой жить – кошмар! – посочувствовала Вере Нина Ивановна, многодетница, ждавшая уже шестого ребёнка.

   - Нет-нет! – живо возразила Вера. – Нет, что вы! Моя свекровь – женщина редкая, если б вы только знали.

   И Вера рассказала, что свекровь её и жалеет, и понимает, и бережёт.

   - Что ж, повезло, - решили все. Но всё-таки вынесли вердикт, что это – большая редкость и исключение.

   …Итак, Вера загрустила; третий день уже. Кровать Киры стояла рядом, и она однажды, после ужина, решительно подсела к соседке:

   - Вера, что случилось?

   Сейчас в палате они находились одни; остальные вышли в коридор на «вечернюю прогулку» (ведь на улицу не выпускали). Коридор был длинный-длиннющий, и в него гляделись двери всех двенадцати палат. Женщины любили этот час: ходили в гости в другие палаты, менялись журналами, узнавали свежие новости, «кто и кого сегодня родил».

   Вера тяжело вздохнула, но опять заставила себя улыбнуться: «Ничего не случилось! С чего ты взяла?»

   Кира ласково положила руку ей на плечо:

   - Верочка, я не потому спрашиваю, что любопытство разбирает. Я хочу помочь тебе и знаю, что смогу. И никому не скажу, слово честное даю. Ну?..

   И Вера вдруг ахнула и разрыдалась, закрыв лицо руками:

   - Ой, Кира, Кира! Бросил он меня, совсем бросил, другую нашёл!!! Уплыл мой морячок, да только не в море!..

   Кира тихонько гладила её по спине:

   - Поплачь-поплачь, легче станет…

   Наконец Вера более-менее успокоилась, вытерла лицо и стала рассказывать:

   - Нашёл себе одну, говорит – «люблю её». А меня, спрашиваю? «А тебя разлюбил, сердцу не прикажешь». А уже аборт поздно делать, срок большой… Кому я с двумя детьми нужна буду? – снова завсхлипывала Вера.

   - Ой, подруженька, глупенькая ты; не обижайся! Тебе столько дано – весь мир в руки! – а ты в навозе клад надумала искать.

   - Как, как ты сказала? – удивилась Вера.

   - Это не я сказала, это баба Маша так приговаривала, - святая была душа, доброты огромной и ума необъятного. Я её роднее любой родни считала, и сейчас считаю. И не будет никогда, чтобы я забыла её; она мне новую жизнь подарила…

   - Расскажи, - попросила Вера.

                                                   *   *   *

   - Кира, а не дашь ли ты мне письма эти почитать?.. – робко спросила Вера на следующий день.

   - Дам, конечно, если хочешь. Знаешь, Верочка, я иногда думаю: а вот если б все люди, весь мир их прочитал, - вот хорошо было бы! Ведь баба Маша – она про всё человечество сразу думать умела.

   А с бедой Веры рассудили так: муж – пусть уходит, что ж теперь. Кира переспросила:

   - А ты про свекровь правду говорила, или как?.. Фантазировала?.. Я к тому, что если тебе жить негде – у нас с Егором ещё один домик есть, туда и переедешь.

  - Нет-нет, спасибо, Кирочка! Свекровь у меня и правда – чистое золото, я от неё и сама никуда не уйду.

   - Ну смотри, - сказала Кира. – Помни на всякий случай: если что – можешь на нас рассчитывать, поможем.

                                                  *   *   *

   «Нету, доченька, беды у человека страшнее, чем одиночество. А иной живёт и не знает, убогий, что он – один-одинёшенек. Думает: вот есть у меня машина дорогущая, домина в два этажа, а в домине том шкафы от хрусталя да посуды трещат. Жена – в золоте, дочка – в нарядах; в заграницу на учёбу наладилась. Вот, мол, как жизнь удалась!

   А на самом деле – он один на свете, один как перст, никем не любимый и никому не нужный. Дочке своей он вместо любви и внимания, с малолетства, - конфет побольше да подарков подороже. Думает, купил? А любовь – она ведь не продажная. Что у дочки, что у жены его. Годиков несколько ещё пройдёт – и увидит он, что один, и закричит страшно. Рад будет с последним работягой обменяться, чтобы вспомнить, как умел дружить и мечтать, когда ещё был молодой да зелёный.

   Спаси-сохрани от такой судьбины!

   …А баба – другое: она одинокая ещё тяжелее страдает, она больнее болеет, когда не на кого ей ласку свою излить, материнскую суть свою утешить. Меня-то вот в моей бездетности горькой муж любимый спасал: всё, что сердце копило – ему сполна отдавала. Да и Леночка у меня есть, и Колюшка-внучок; и ты, дочка, теперь.

   Одиночество – это когда любить некого…»

                                                   *   *   *

   В понедельник утром, прослушав живот Киры, врач сказала:

   - Ну вот, мамочка, ещё денька два-три – и рожать будем.

   - Ой, а может, рано ещё? – затрепетала Кира.

   - Да не бойтесь, милая! – засмеялась та. – У вас всё будет хорошо! Патологии нет, таз широкий. Та-а-ак! – она перешла к другой кровати. – А теперь, Вера, вас давайте посмотрим.

   После обхода все снова разговорились: остальным ещё ждать и ждать, а Кира, значит, дождалась! В палате были не только одни первородки, а и опытные женщины, и уж они Кире насоветовали – всего и не запомнишь. И каждая говорила другое.

   - Ну хватит, - рассердилась даже Нина Ивановна. – Напугали только до смерти её! Никого не слушай, Кира: роды – это не страшно. И совсем не больно, если не орать по-дурному.

   Вечером снова пришёл Егор, и Кира бросила ему в окно записку: «Сказали, что на этой неделе рожу».