Останься со мной! - [29]

Мы выступали в самых раскрученных ночных заведениях того времени. В клубе «Титаник», куда съезжались балованные сынки богатых родителей на навороченных «Ягуарах», где разжиться любыми наркотиками было не сложнее, чем стрельнуть сигарету, и из туалетов которого каждую неделю неизменно увозили кого-нибудь с передозом. В «Утопии», где снималась программа «Партийная зона», в прямом эфире которой мы также успели побывать. В знаменитом «Шансе», развеселом оплоте только-только поднимавшей голову в России гей-культуры, где особенный успех имели наши полулесбийские хореографические па из «Чикаго»…

Меня совершенно не волновал тогда шумный успех у мужчин. Я отлично понимала, что весь этот ажиотаж – не из-за моих вокальных данных, а благодаря симпатичной восемнадцатилетней мордашке, стройной фигуре и сценической пластике, которую все тот же Панкеев заставлял нас отрабатывать каждый день с нанятым хореографом.

Мои амбиции, распространявшиеся на международное признание, лучшие сцены мира и толпы восторженных почитателей, вовсе не удовлетворяло взбесившееся тестостероновое мужичье.

Вероника же казалась вполне довольной подобным положением вещей и после концерта нередко принимала приглашения пройти за столик, где заседала очередная компания толстосумов.

Как-то раз в тесной гримерке, которую мы, естественно, делили на двоих, она предложила мне:

– Тот мужик в сером пиджаке… Видела, за шестым столиком? Знаешь, кто это?

– Это тот, с глазами навыкате? Не-а, – покачала я головой, с наслаждением скидывая сценические туфли и вытягивая вперед ноги в темных чулках. – И кто же? Аль Капоне?

– Почти, – поиграла бровями она. – Хозяин «Металл Строй Инвеста». Слышала про такой?

– Кажется, да, – пожала плечами я. – Ну, и что? Нам-то какое до него дело?

– Такое, что он зовет нас после концерта проехаться к нему в… постой, как он это сказал? А-аа, загородную резиденцию! Поняла, да? Резиденция у него! А-ха-ха!

Вероника откинула голову на спинку стула и расхохоталась, сверкая красивыми ровными зубами. Затем тряхнула черными блестящими волосами и заговорила снова четко и по-деловому:

– Там типа какая-то вечеринка для своих, а нас зовут выступить, ну и… скрасить досуг одиноких сердец. Сама понимаешь, в общем.

– Что? – возмутилась я. – Он за проституток нас принял, что ли?

– Он принял нас за тех, кем мы и являемся, – наставительно сказала Вероника. – Молодых нищих певичек, мечтающих о лучшей жизни. Одним трудом в поте лица, дорогая моя, карьеры не сделаешь! Если тебя мамочка такому учила, так выбрось лучше все ее наставления из головы поскорее. И подумай! Представляешь, какого уровня люди там соберутся. Если ты кому приглянешься, если понравишься… Мужики – они же как дети. Бери его, пока тепленький, и крути как хочешь. Похлопаешь глазами: «Ах, пупсик, ты у меня такой щедрый, такой милый! Знаешь, мне бы ужасно хотелось…» Ну, и там дальше вставляешь, что хочешь – клип на первом канале, концерт в «Олимпийском», гастроли в Париже… В зависимости от финансовых возможностей твоего Ромео. И тогда… – она мечтательно закатила глаза, – можно будет послать на хрен и Панкеева, и всю эту шарагу…

– И чем это, по-твоему, отличается от проституции? – ехидно спросила я.

– Ой, да и сиди как дура без подарка, если такая щепетильная, – отмахнулась Ника. – Паши на Панкеева до старости, пока он не выдоит тебя досуха и не выбросит за ненадобностью. А меня такой расклад, знаешь ли, не устраивает.

Она живо натянула потрепанные джинсы, оттянула пониже вырез майки и направилась к выходу, бросив мне:

– Пока, последний оплот невинности и чистоты!

С Вероникой я в тот раз не поехала.

Но ее слова крепко засели у меня в голове. К тому моменту я уже отлично понимала, сколько бабла делает на нас Панкеев и какие крохи от его барышей получаем мы сами.

К концу первого курса училища я думала даже уйти из «Black Cats» и попробовать попытать счастья где-то еще, желательно – заняться сольной карьерой. Но наш скользкоглазый импресарио быстренько объяснил мне, потрясая бумагами, что сбежать мне от него нет никакой возможности. Что контракт, который я некогда по юности и глупости с ним подписала, обрекает меня на пятилетнее практически рабское состояние. И что я могу, конечно, его в одностороннем порядке разорвать, если готова выплатить неустойку…

Таких денег у меня, разумеется, не было.

Нет, мы с матерью, устроившейся на работу в районную музыкальную школу, жили теперь благодаря моим гонорарам за выступления неплохо. И съехали, наконец, от Зинаиды Андреевны, не забывавшей каждый прожитый у нее день попрекать нас тем, что мы нахально злоупотребляем ее гостеприимством. Но тем не менее сумма, требовавшаяся для погашения неустойки, все равно была для меня заоблачной.

Оставалось либо и дальше не высовываться и слушаться Панкеева, либо пойти по пути Вероники, всем сердцем надеясь, что однажды мне попадется не слишком прекрасный, но богатый и щедрый принц, который выкупит меня у чертова музыкального рабовладельца. И даст денег хотя бы на запись сингла, который можно будет разослать по студиям.

Разумеется, я была реалисткой и не рассчитывала, что на меня сразу же обрушатся златые горы. Но это дало бы мне возможность хотя бы попытаться.