Остановка в Венеции - [64]

10 февраля 1506 года

Какое счастье! Мы не открывались никому, даже Винченцо, но брат знает меня слишком давно и хорошо, поэтому наверняка заметил, что я сейчас веселее и живее, чем когда-либо на его памяти.

15 марта

Не хватает времени записывать. Я хочу запечатлеть каждый миг своего блаженства, но жизнь поспешно влечет меня дальше. При мыслях о завтрашнем дне все внутри волнуется. Я бросаюсь на постель и изливаю душу Тонзо, пока изможденное сердце не сдает и я не проваливаюсь в сон.

И все же я просто обязана записать, что Z работает сейчас над многотрудным, но прекрасным полотном, где будут изображены три мудреца, стоящие и сидящие под сенью дерев у темной пещеры. Картину заказал для своей коллекции мессир Контарини, он очень богатый и просвещенный заказчик. Z говорит, что мессир Контарини разбирается в античных философских учениях и желает наслаждаться аллегориями разных ипостасей этой древней мудрости, изображенными в виде старцев перед знаменитой пещерой Платона. Z набросал эскиз, но с тех пор уже успел внести изменения, картина преображается ежедневно. У одного из старцев была корона в виде солнца — меня она приводила в восторг, но теперь ее уже нет. Картина впечатляет — прежде всего, контрастом темной пещеры и лучезарного солнца, восходящего из-за дальней горы. Оно возникает, как говорит Z, словно величайшее благо, творец жизни. Композиция у него очень сложная и наполнена символами. Вся мастерская только и говорит об этой картине, споры не смолкают, и каждый, по-моему, хочет выделиться. Все пытаются его копировать, но ни у кого не выходит. Я же скромно признаюсь самой себе, что, по крайней мере, в технике я ближе к моему учителю, чем кто бы то ни было в нашем кругу, и стремлюсь постичь мир так же, как он.

Мне представляется портрет Z в образе Орфея, но я не осмелюсь его написать. Из монастырского дома поступило два заказа: портреты Меллы и Ненчии. Хоть я и чувствую в себе перемены, побывать среди подруг было великим удовольствием.

Меллу я изобразила в ее одеянии и апостольнике, она такая серьезная, вдумчивая, все говорят, что в один прекрасный день она станет аббатисой. Донна Томаса от нее в восторге, дает ей частные уроки. Ненчию я написала в образе Примаверы, весны. Надеюсь, получилось не слишком вызывающе. Что поделать, я вдохновляюсь смелостью своего учителя. Ненчия юна и прелестна, как нимфа. Я вплела ей в волосы весенние цветы, а ее саму поместила на фоне розовой утренней зари. Ей всего двенадцать, но какой юноша сможет перед ней устоять? Кажется, у нее есть сестры, такие же прелестницы, как она, бедняжка. Донна Томаса с ней особенно ласкова, угощает ее сластями. Таддеа говорит, девочка рыдает по ночам.

A Z? Что сказать о нем? Он нежный и любящий. Я жду, что он устанет и разочаруется, но этого не происходит. Гнетет то, что нам никак не удается побыть вместе и тем более наедине. Когда мы в разлуке, я гадаю, где он может быть. Верю, что он не отходил бы от меня, будь на то наша воля, но меня держат в четырех стенах. Даже Винченцо не в силах помешать. Нукка не пускает Z в дом, кроме как в толпе гостей, — она считает художников отребьем и не намерена осквернять свое жилище. Винченцо — другое дело, он благородный. Она считает его работу простым увлечением и вынуждена уважать его как наследника. Я никогда не прощу ей, что она допекла отца. Он в своем мягкосердечии видел в ней только прелестную вдовушку. А сейчас она мерзкая толстуха, сварливая и лживая, только и ищет, где бы напакостить. Спит и видит, как упрячет меня в монастырь, чтобы папино наследство досталось ее дочкам. Она жаждет приобщиться к кругам знати, но с чего бы им ее принимать? Я не такая благодушная, как Винченцо. Я ее боюсь.

Тонзо уснул. Доброй ночи, моя любимая зеленушка.

Мы собрались в комнате с фреской. За исключением Лидии, ахнувшей при входе, все молчали. Аннунциата расставила стулья в ряд напротив стены, и мы расселись, словно гадая, зачем нас позвали всех вместе. Отрешенный взгляд девушки устремлялся куда-то вдаль, поверх наших голов.

— Гм… — протянул Рональд, прерывая молчание. — Головоломка. И действительно, необычайно прекрасная. По-моему, это все же не он, по крайней мере, в первом приближении, хотя характерных черт много: напряженная атмосфера, великолепный свет, идиллический пейзаж и эта прелестная загадочная особа, устремляющаяся к нам. Но что-то тут не сходится, хотя пока и непонятно, что именно. Если сюда привести десять экспертов, пять скажут «нет», двое скажут «да», а остальные припишут фреску раннему Тициану.

— Тогда скажи, что тут «не его», — попросила Лидия.

— Мнение специалиста? Композиционная концепция, по-моему, сильная, но не дерзкая. Палитра менее резкая, не такая пылающая, однако это ведь фреска.

Может, просто ранняя работа, а может, произведение наблюдательного и одаренного ученика. Но тут, на мой взгляд, отличие скорее психологического характера. Женщина в «La Tempesta» смотрит на нас из глубин созданной изображением ауры. Когда наш взгляд добирается до этой Венеры, она вообще уже на нас не смотрит, погруженная в собственные грезы. Там, в «Буре», персонажи воплощают некий, я бы сказал, внутренний взор. А здесь, я не знаю — она, кажется, уводит нас своим взглядом прочь из того мира, который находится за ее спиной. Совсем не похоже на его погружение в себя. Она не столько обозначает субъективное состояние, сколько представляется независимой сущностью, вырывающейся из контекста. Но, по-моему, это невероятно — ее словно влечет из Аркадии какая-то неодолимая