Остановившиеся часы - [9]

— А откуда вы приехали? — задал я еще один вопрос, стараясь, чтобы мой голос не был похож на голос следователя.

— Из Питера… — Жанна выглядела задумчивой. — Я училась там. Вышла замуж, работала… Потом все кончилось. Я развелась и вернулась сюда. Вы довольны, сыщик? — в ее глазах промелькнула усмешка.

— Я спросил лишь потому, что… вы так внезапно появились… Не только сегодня. Вообще… И у вас есть собственное почти безапелляционное мнение по этому делу… — Да, да, я понимаю. — Жанна поправила прическу движением руки. — Извините, если мое мнение показалось вам таким уж абсолютным. Мне просто не хочется, чтобы вы шли по ложному следу.

— Вы думаете, я занимаюсь собственным расследованием?

— А разве нет?

Я молчал, размышляя. Эта дамочка обладала высоким уровнем интеллекта, и смутить ее было непросто. Самое странное для меня заключалось в том, что ее трудно было опровергнуть.

— Предположим, вы правы… — вынужден был согласиться я. — Но собственное расследование — это слишком сильно сказано. Просто я не смогу оставаться в стороне — вот и все. Может быть, я что-то откопаю, может быть — нет.

— Прекрасно понимаю вас, — сказала по-прежнему серьезным тоном Жанна. — Именно поэтому и хотела вам помочь.

— А чем вы вообще занимаетесь, если не секрет? Кто вы по профессии?

— Я не слишком разочарую вас, если скажу, что к следственной работе я не имею никакого отношения? Я преподаю в университете. Читаю лекции по искусству…

— А-а… — я едва сдержался, чтобы не прокомментировать эту новость.

— Вас что-то смутило? — ее тон был безупречен.

— Нисколько, — ответил я спокойно. — Всегда хотел понять одну вещь…

— Какую же?

— Вот вас, к примеру, трое. Неразлучная триада школьных друзей. И существует еще некто, имеющий некоторое отношение к одному из вас. Потом происходит несчастье, человек погибает, и это вызывает некую сумятицу в треугольнике… — я помолчал, как будто давая ей время на размышление. — И сейчас я перехожу к сути… — я взглянул на нее, заметив, как дрогнули ее ресницы. — Зачем вам это?

— Мне? — она оттягивала ответ как могла.

— Да, именно вам? Это что — чувство вины? Или что-то другое?

— Что-то другое…

В прозрачном воздухе мелькали легкие блестящие паутинки. Это означало, что пришло бабье лето. Праздник природы, который больше никогда не увидит Костя. Все исчезает внезапно, порой без малейшего намека, почти без следов, оставляя в душе невнятную тупую боль. Паучки, плетущие паутинки бабьего лета, тоже вскоре исчезнут в холодном осеннем воздухе, чтобы через год появиться вновь. Неуловимые круги жизни, незримые шаги времени, молчание мертвых и суета живых — я чувствовал, как поток медленно притягивает меня с неумолимой неизбежностью, как холодный неподвижный взгляд змеи притягивает лягушку…

— Если я скажу, что вы убедили меня — погрешу против истины, — проговорил я, может быть, излишне суховато. В конце концов, она помогла мне, а я словно пытаюсь втолкнуть ее в круг подозреваемых, без всяких на то причин. Или нет? Мне иногда казалось, что ее появление не случайно. Я становился чересчур недоверчивым и мнительным, но тут уж ничего не поделаешь. Как правильно заметил Башилов, не каждый день происходит такое. Я менялся буквально на собственных глазах. Что-то засело где-то там, внутри, сжалось как пружина, готовая разжаться в любое мгновение.

— А я и не хотела вас в чем-то убедить, — резко ответила Жанна. — Вы не прокурор, я не подсудимая.

— Это верно.

— Всего доброго… — она прошла мимо меня, выходя на тропинку между кустов, которая выведет ее к автобусной остановке. Я глянул ей в спину искоса, будто опасался, что она почувствует мой взгляд. Вскоре она скрылась из виду, а я направился в другую сторону. Эта встреча всколыхнула в душе неясные предчувствия. Я начинал сознавать, что становлюсь на скользкую дорожку и может так случиться, что никто не захочет подать мне руки. Люди не любят быть подозреваемыми. Может быть, поэтому они инстинктивно избегают встреч со следователями и сотрудниками милиции.

Проехав на трамвае несколько остановок, я вышел на Островной, зашел в ближайший магазин, набрав продуктов. Две пачки цейлонского чая, банку кофе «Нескафе», хлеб, банку шпрот и пару бутылок «Балтики». Получив сдачу, я мысленно прикинул, сколько у меня еще остается. Деньги таяли как снег. Если не устроюсь на работу, до конца месяца не дотяну. Я вспомнил, что Калямин в кафе говорил что-то насчет работы. Надо будет встретиться с ним как-нибудь.

Завернув в свой двор, я столкнулся с мужичком из нашего подъезда. С раскрасневшимся лицом он с некоторым ожесточением курил «Приму» и поглядывал по сторонам, будто ожидая кого-то. Увидев меня, он повеселел, морщины на лбу разгладились, и я понял, что ожидание для него закончилось.

— Александр, здравствуй… — приветствовал он меня, протягивая крупную руку слесаря, грузчика, монтера путей, плотника и кого там еще? Пальшин работал по многим специальностям и частенько менял место работы. Чаще всего это происходило после очередной получки. Пальшин получал деньги и исчезал на неделю-другую, пока не садился на мель. С каждым разом получить хорошую работу становилось все трудней, и сейчас он перебивался случайными заработками, хватаясь в пору самого глухого безденежья и неуемной тоски (из-за отсутствия привычных доз алкоголя) за все, что попадалось под руку. У меня с ним были почти доверительные отношения, он просил денег до лучших времен, я, если имел башли — не отказывал. Называл он меня исключительно полным именем — Александр, даже шутил иногда по этому поводу, вспоминая русских царей. В свою очередь я, поскольку он был постарше, называл его по имени-отчеству — Виктор Сергеевич. В тот момент я был под впечатлением от подсчета остающейся у меня суммы и встреча с Пальшиным, естественно, большого восторга у меня не вызывала.