Остановитесь на путях ваших... - [14]

Многие заключенные — талантливые, деятельные люди, которые просто не знали, куда применить свою энергию. Сколько среди них творцов, художников, изобретателей, организаторов! Дайте законный и полезный выход их талантам. Дайте им молитвенное общение с себе подобными. По возможности нужно вернуть им духовничество, которое было в заточении и исчезло на воле, где преобладающей формой исповеди, особенно в провинции, является общая, против чего постоянно выступает Святейший Патриарх.

Желательно, но не всегда, конечно, возможно, чтобы по выходе из заточения бывших зэков опекали их бывшие тюремные священники и катехизаторы. Это еще один довод, чтобы к тюрьмам и колониям прикреплялись бы приходы, а не один священник, связанный только с храмом конкретной тюрьмы или колонии.

Необходимо создавать центры православной реабилитации бывших заключенных. Основную роль в них могли бы играть сами бывшие арестанты, но, чтобы такие центры могли возникнуть, необходимы как церковное окормление, так и понимание и поддержка со стороны государственной и местной администрации.

VIII

… когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую…

(Рим. 2:14–15)

Однажды шел я по длинному узкому коридору, разговаривая с высокопоставленным тюремным начальником. На одном из поворотов этого коридора мы почему-то остановились, повернувшись друг к другу лицами. «Отец Глеб, — произнес он, ударив себя в грудь кулаком, — все говорят о заключенных, о них заботятся. А почему о нас никто не думает? Я же — двадцать два года (!) „сижу“ в тюрьме!»

Мы с ним много беседовали. Интересная и незаурядная личность! Профессионал высокого класса. Он хочет уйти от тюрем на волю, осесть на земле, копаться в саду, наслаждаться природой, пением птиц, видом цветущих вишен. Не могу я поддержать его желание. Он здесь нужен, в тюрьмах. К сожалению, из-за своей греховности человечество не может обойтись без тюрем. Тюрьмы, количество заключенных в них — это показатель греховности всего общества. Ужас в том, что наши тюрьмы и лагеря не сокращаются, а преступность увеличивается.

Начальник Бутырской тюрьмы Геннадий Николаевич Орешкин в каждом заключенном видит человека, «…оступившегося, но человека». Мне вольно или невольно приходилось присутствовать при его разговорах с заключенными в камерах, в персональном служебном кабинете, при беседах с подчиненными и журналистами. О результатах его работы говорить еще рано и трудно. Старожилы-заключенные отмечают, что с его приходом улучшилась атмосфера в тюрьме, отношение к заключенным, хотя он может «посадить в карцер», лишить свиданий и принимать и другие меры административного воздействия. В его должности недопустима расплывчатая сентиментальность[17].

Очень хорошо заключенные относятся к воспитателю Валентину Васильевичу Кондратьеву. Он педагог по образованию, прекрасно знает свой контингент и оказывает большую помощь в работе в тюрьме катехизаторам и священникам.

Большую заботу и много человеческого тепла вносит в свое дело воспитательница женского корпуса Вера Ивановна Романова. «А Вы знаете, как мы ее зовем? — спросили меня в одной из камер девочки-малолетки (подследственные) и ответили, — нашей мамой Верой». Она пользуется каждой возможностью скрасить жизнь своих подопечных горемык. Надо было ее видеть, когда она ходила по камерам и раздавала конфеты, полученные через меня от храма Большое Вознесение к Рождеству[18].

Хорошие отношения у меня сложились со многими офицерами тюрьмы, которые пытаются помочь работе священников и катехизаторов и относятся к нам с большим уважением. «Если Вы хотя бы одного из 100 свернете с преступного пути, — Вы сделаете большое дело», — сказал мне как-то один из них.

Хорошее впечатление осталось и от общения с зам. начальника Краснопресненской тюрьмы Николаем Николаевичем Лебедевым, который много потрудился со священником Федором Соколовым для создания в тюрьме православного храма. Приветливые отношения сложились и со многими надзирателями.

В самом начале своих посещений Бутырской тюрьмы я был удивлен тональностью разговора между осужденными и их начальником. Это были дружелюбные разговоры сотрудников, а не «надзирателя-зверя» и озлобленного заключенного. Как-то я обсуждал с заключенными возможность проведения в тюрьме одного мероприятия. Мне заметили: «Не беспокойтесь, отец Глеб, мы сами обо всем договоримся. По-разумному с начальством у нас можно договориться». Для меня это было крушение бытующего мифа о «злодействах начальства и надзирателей в тюрьме».

Но не надо и идеализировать.

Тюрьма — это концентрация уголовного мира, и, общаясь с ним, трудно сохранить человеческий облик. Власть над людьми, если она не на любви и боли, часто развращает. Систематические дежурства в коридоре нередко порождают лень. С каким неудовольствием идет иной надзиратель открыть дверь камеры. «Солдат сидит (если не спит), а служба идет». Кричишь, кричишь по гулкому коридору, появляется ленивой походкой и с заспанным лицом дежурный надзиратель.