Остальные здесь просто живут - [10]

И в этом, наверное, была главная беда. Родители, безусловно, смирились с болезнью Мэл. А вот смириться с ее выздоровлением оказалось непросто. Я сутками бороздил медицинские и околомедицинские сайты, пытался втолковать маме с папой, что девяносто процентов анорексиков полностью излечиваются. Но время шло, и им становилось все труднее смотреть на свою здоровую дочь: они многим пожертвовали ради нее, а теперь вроде и жертвовать больше не надо… Так, может, и раньше не надо было? (Надо было. Мы могли ее потерять. Я мог ее потерять. И что тогда?..)

У мамы начали проскальзывать фразочки про «упущенные возможности», она перестала ходить на терапию – у нее была очень важная работа в Олимпии, столице штата. За четыре месяца до окончания терапевтической программы она вернула Мэл право самой решать, что и когда есть. Сестра попросила о помощи меня. Естественно, я помог – и помогаю по сей день.

Папу мы снова почти не видим. Он пропадает у себя в кабинете – либо на работе, либо дома. Обычно от него разит алкоголем и он много спит. Вообще, если уж на то пошло, для алкоголика он довольно безобидный. На работу почти всегда приходит вовремя, никогда не буянит и не лезет на нас с кулаками. И всегда пускает маму за руль. Мне кажется, она уберегает его от беды – в основном тем, что недвусмысленно дает понять, чем все закончится, если он все-таки попадет в беду.

Вот такие дела. Я слежу, чтобы сестра ела, она помогает мне справляться с тиками, мы оба приглядываем за Мередит и стараемся не попадать родителям на глаза.

Но вовсе не эту историю я хотел вам рассказать. Это давно в прошлом. Это та часть твоей жизни, которую полностью занимали истории других людей, а ты просто сидел на месте и надеялся, что выживешь, продержишься до конца, а там уж начнешь историю собственной жизни. Так мы и сделали. Я, Мэл и Мередит оставили все в прошлом, и у каждого из нас теперь есть собственная история.

Да ведь?

– Концерт будет двадцать четвертого числа, – объявляет Мередит. Взгляд у нее такой, словно она пытается поджечь нас силой мысли. Может, она и впрямь пытается это сделать. – То есть через три недели. Запишите себе куда-нибудь!

– Ты уже восемьсот раз нам это сказала, – зевает Мэл, вжимаясь в спинку нашего дивана. – Великая дата отмечена у меня в телефоне, в календаре, она каждые пять секунд загорается на экране телика, и у меня есть подозрение, что ты еще не раз напомнишь нам о приближении этого знаменательного события.

– У вас будет еще целая неделя до выпускного, успеете подготовиться. И выходной на работе успеете взять…

Она уже вовсю загибает пальцы, но я хватаю ее за руку.

– Стоп. Не важно, будет у нас время или нет. Билеты разлетятся за две секунды.

Мередит открывает свой комп и читает вслух:

– В знак особой признательности местным фанатам «Сердца в огне» выпускают билеты в свободную продажу. Они будут доступны всем желающим… – сестрица многозначительно смотрит на нас, – в возрасте от восьми до двенадцати лет, проживающим в районе, почтовый индекс которого начинается на цифры 98… – Она захлопывает крышку ноута. – Надо только оказаться в числе первых зарегистрировавшихся.

– Дай угадаю.

– Дело в шляпе, – говорит Мередит, повторяя любимую фразу отца. – У членов фан-клуба было преимущество.

– Ага, теперь остается уговорить маму, чтобы она тебя отпустила…

– Я уговорю! – восклицает Мередит. – С вашей помощью. Вы прекрасно знаете, что сама она на концерт не пойдет. Так что будьте наготове.

Наша мама начала избегать массовых мероприятий несколько лет назад, когда стало ясно, что в какой-то момент все они превращаются в отличный повод загнобить присутствующего политика, а особенно такого политика, который поддерживает ужесточение скоростного режима на дорогах. Тридцать минут – это ее максимум, даже в церкви. И тут, надо признать, я ее понимаю.

– Ладно, можешь на меня рассчитывать, – говорит Мэл. – Ненавижу кантри! Я – самая лучшая сестра на свете.

– Я тоже согласен, – говорю. – И я тоже самая лучшая сестра. Вот черт, забыл: я же брат!

– Но! – Мэл вскидывает брови. И мы все понимаем без слов.

Даже если забыть про мамину нелюбовь к массовым мероприятиям, «Сердца в огне» уже дважды давали концерты неподалеку от нас. Оба раза – в крупных городах штата, до которых ехать было даже не час (как до ближайшего к нам крупного города), а целых два часа. Мередит пыталась уговаривать, запугивать, умасливать, шантажировать и уламывать нашу мать – бесполезно. После анорексии Мэл и моих навязчивых штук родители молиться готовы на единственного нормального ребенка в семье. Мередит еще «не доросла» до атмосферы рок-концертов (ну, это они загнули, чесслово, «Сердца в огне» такие чистенькие и хорошенькие, что на их концертах в баре продают только апельсиновый «Кул эйд»), да и спать ей надо ложиться вовремя. Поэтому нет, нет-нет-нет, разговор окончен, а будешь ныть – на неделю оставлю без Интернета.

– Да, но мне теперь десять, – резонно замечает Мередит. – Двузначное число, все такое. И ярмарка в пяти минутах езды от нашего дома. К тому же я вернусь вовремя: концерт начнется рано, ведь больной раком девочке утром надо на процедуры.