Остались одни. Единственный вид людей на земле - [13]

Из всех перечисленных в этом сравнении признаков самая выдающаяся (в буквальном смысле) особенность – мощные надбровные дуги, которые есть у архаических видов, но отсутствуют у человека современного типа. Анатом Герман Шаафгаузен, одним из первых описавший череп неандертальца, назвал надбровные дуги его “самым замечательным свойством”. Есть немало предположений относительно их функции и причин, по которым надбровные дуги присутствуют или, наоборот, отсутствуют, но ни одно объяснение меня, по правде говоря, не убеждает. Учитывая, что у большинства видов внутри надбровных валиков имеются большие синусы (заполненные воздухом полости), вряд ли эти структуры должны были перераспределять физические нагрузки при ударах головой или при интенсивным жевании. Эксцентричный антрополог Гровер Кранц, большой оригинал, даже прикрепил себе на лоб слепок надбровной дуги Homo erectus и носил его полгода, пытаясь понять, в чем может заключаться преимущество такой структуры. И выяснил, что надбровная дуга затеняет глаза от солнца, не дает длинным волосам попадать в глаза во время пробежки, а темным вечером до смерти пугает встречных прохожих. Мне лично последнее обстоятельство кажется важным, потому что я, как и палеоантрополог Бьорн Куртен, считаю, что эта особенность лица могла играть важную сигнальную роль, подчеркивая агрессивный взгляд, в первую очередь у мужчин. Поэтому большой размер надбровных дуг мог из поколения в поколение поддерживаться половым отбором, примерно как рога у оленей. Но если так, то почему мы не унаследовали этот признак от предков? Что ж, думаю, из дальнейшего станет понятно, что люди современного типа разработали такое количество разных способов производить впечатление друг на друга – от оружия до побрякушек, – что, по-видимому, селективные преимущества надбровных дуг за последние 200 тысяч лет постепенно сошли на нет.

По часовой стрелке с левого верхнего угла: черепа эректуса (Сангиран, Ява), гейдельбержца (Брокен-Хилл, Замбия), сапиенса (Индонезия) и неандертальца (Ла-Ферраси) – вид сбоку

Но если в прошлом существовало несколько видов людей, то могли ли они скрещиваться между собой? По моему мнению, модель НАП не исключает такой возможности: люди современного типа, выдвинувшись из Африки, вполне могли скрещиваться с другими, более архаичными видами Homo. И тут снова возникает одна из основных трудностей в изучении происхождения человека: а какие виды считать другими и какие признаки этих видов важны? Некоторые исследователи, ориентируясь на морфологию ископаемых людей, считают правильным различать по крайней мере десять видов, существовавших в течение последних двух миллионов лет (Homo ergaster, erectus, georgicus, antecessor, heidelbergensis, rhodesiensis, helmei, floresiensis, neanderthalensis, sapiens).

Но есть и совсем другая позиция, мультирегиональная, и ее сторонники оставляют в нашем прошлом лишь один вид – Homo sapiens. Тут их поджидает дополнительное методологическое затруднение, а именно смешение разных концепций понятия “вид”. Например, некоторые мультирегионалисты применяют к ископаемым формам так называемую “биологическую концепцию вида”. Она им нужна, чтобы оправдать объединение в один вид H. neanderthalensis и H. sapiens тем, что эти формы людей могли вполне нормально скрещиваться, давая потомство, также способное иметь потомков. Согласно биологической концепции, разработанной на основе современных видов, вид представляет собой множество групп и сообществ растений или животных, которые свободно скрещиваются между собой, но не с другими множествами. Поэтому биологический вид – это тот, который “репродуктивно изолирован” от любых других, но не между своими собственными вариететами.

Сегодняшние Homo sapiens могут служить хорошим примером такого вида: сколь различны бы ни были люди по всему миру, но потенциально они могут вступить в брак и иметь нормальных детей, тоже способных давать потомство. При этом мы, по-видимому, репродуктивно отделены от наших ближайших эволюционных родичей – человекообразных обезьян. Говоря “по-видимому”, я имею в виду упорно ходящие слухи, будто в 1940-х и 1950-х годах США и/или СССР проводили неэтичные эксперименты, оплодотворяя самок шимпанзе человеческими сперматозоидами. Результаты экспериментов, по тем же слухам, засекречены.

Но что, если бы мы сегодня встретили неандертальца – сможет ли нынешний человек скреститься с ним? Прежде всего, тут возникает потенциальный конфликт между биологической концепцией видов (которая относится к ныне живущим видам) и абсолютно другим подходом, который я описал выше и который мы используем для различения ископаемых видов, – сравнением по наборам скелетных признаков. Если применять второй подход (морфологическую концепцию вида, основанную на признаках, сохраняющихся в ископаемой летописи), то я, как и многие другие антропологи, считаю, что по этим признакам неандертальцы явно отличаются от сапиенсов. Однако в самом сердце биологической концепции вида тоже заложен конфликт: дело в том, что многие близкие виды современных млекопитающих вполне могут скрещиваться и давать потомство, способное к продолжению рода, – волки и койоты, бизоны и домашние коровы, шимпанзе и бонобо, а также многие виды нечеловекообразных обезьян. Приходится признать, что границы видов – всего лишь придуманные человеком умозрительные конструкции, которые могут и соответствовать, и не соответствовать тому, что реально происходит в природе. Поэтому я полагаю, что если бы даже неандерталец и современный человек могли скреститься (я буду позже обсуждать этот острый вопрос более подробно), это все равно бы не значило, что мы относимся к одному и тому же виду. Все зависело бы от масштаба и последствий подобной гибридизации.