Особый дар - [34]

Его слова меня порядком взволновали.

— Но ведь воображение можно развивать, не так ли? И если в один прекрасный день ты поймешь, что можешь столкнуть Землю с ее орбиты, то мы все полетим в Солнце?

— Сотрудники института думали в другом направлении. Им грезилось, что они настолько разовьют мое воображение, что я смогу соединять атомы. Другими словами, телекинетически управляемый взрыв атомной бомбы. И я только несколько месяцев назад понял, почему в течение нескольких лет со мной так усиленно занимались анатомией. Это вовсе не было подготовкой к выпускным экзаменам. Это было началом карьеры первоклассного киллера.

У меня, так сказать, просто челюсть отвисла.

— Они хотели сделать из тебя наемного убийцу?

— Представь себе, как это удобно. Неугодный народу диктатор, который вдруг умирает странной смертью. А все, что мне для этого понадобилось бы, — затеряться где-нибудь в толпе, которая слушает его выступление. Или даже, кто знает, может, это сработало бы, если бы я сидел дома перед телевизором и смотрел его прямое включение. Убийство совершено без проблем, я вне подозрений, мир восстановлен, — сказал он и горько добавил: — Только вот одно «но»: я должен был бы стать убийцей.

Он говорил слабым голосом, который приобрел какое-то странное звучание. Я смотрела на него, — потрясенная его рассказом до глубины души. До сих пор я полагала, что знала, почему и отчего он бежит. Но на самом деле, как я поняла в тот момент, я только теперь стала догадываться, о чем в действительности шла речь.

— Ты недавно сказал, что еще несколько недель назад им бы пришлось палками гнать тебя из института, — медленно сказала я и осторожно спросила: — А что случилось потом?

— Они пришли и сказали: «Арманд, настал ваш час, вы должны вмешаться. На карте — безопасность Европы».

Наступила тишина. Я смотрела перед собой невидящим взглядом и, кажется, осмысливала все сказанное заново.

— И что дальше? — спросила я наконец.

Арманд огляделся, как будто его только что разбудили.

— Они сказали: «Есть мужчина, до которого мы не можем добраться и которого просто необходимо заставить молчать. Если он начнет говорить, наша организация будет в опасности. И вы, Арманд, единственный человек, который может нам помочь». — Он посмотрел на меня. — Они сказали «помогите нам», но на самом-то деле это значило «убейте этого человека».

Я была так поражена, что боялась забыть дышать от ужаса.

— Это… ужасно, — прошептала я.

— Да, ужасно.

Но как бы ужасно это ни было, я не могла не спросить:

— А кто этот мужчина?

Арманд повернулся и взял с полки сложенную газету.

— Ты наверняка уже слышала это имя. Им даже здесь, в Германии, пестрят все заголовки. — Он развернул первую страницу, разгладил ее и протянул мне. — Вот. Жан Мари Левру.

Я наклонилась вперед. При тусклом ночном освещении я увидела заголовок и рядом фотографию мужчины, которому на вид было лет шестьдесят. На нем были старомодные черные очки в роговой оправе.

— Да. Это имя я уже слышала. — В новостях только о нем и говорили. В последнее время я пропускала мимо ушей все, что сообщали о нем по телевизору. — Но я, откровенно говоря, понятия не имею, кто это и что значит весь этот шум вокруг него.

— Левру — бывший сотрудник французской секретной службы. Через несколько дней в каком-то бельгийском суде начнется процесс против сотрудников различных европейских спецслужб, которые обвиняются в торговле нелегальными наркотиками. Говорят, что они сколотили себе на этом несколько миллиардов. Левру выступает главным свидетелем по этому делу, на его показаниях строится все обвинение. Поэтому сейчас он сидит в одной из брюссельских тюрем под охраной, — объяснил Арманд. — А несколько влиятельных людей, и среди них те, кто имеет отношение к институту, были бы очень рады, если бы он там умер внезапной смертью, не вызывающей, однако, никаких подозрений.

— И ты должен был его убить!

— Да, — сказал Арманд. Он свернул газету и положил ее обратно на полку. — Вот что случилось около двух недель назад.

Я со вздохом откинулась на спинку сиденья.

— Думаю, на твоем месте я бы никогда не хотела обладать телекинетическими способностями.

Он почти возмущенно замотал головой.

— О нет, конечно, нет! Понимаешь, мой телекинетический дар — часть меня самого. Он принадлежит мне. Он практически определяет всю мою жизнь. Без него я был бы совершенно другим человеком. Это как мое зрение, или обоняние, или какое-то другое чувство. Его нельзя так просто отделить от меня. Если бы я захотел избавиться от моего дара, это было бы все равно, что я пожелал бы стать слепым или парализованным.

— Но разве у тебя не возникает ощущения, что ты посторонний?

Он как-то странно посмотрел на меня.

— Я и есть посторонний. Это не только ощущение, это факт. Остальное — цена, которую приходится платить за то, что ты не такой, как окружающие.

Я помедлила с ответом.

— Мне кажется, это слишком высокая цена.

— Я своего дара не выбирал, — сказал Арманд. — Телекинетия — это талант, с которым я пришел в этот мир. Никто меня не спрашивал, нравится ли мне это. Ведь и тебя никто не спрашивал, нравятся ли тебе твои родители, или страна, где ты родилась, или еще что-нибудь в этом роде. Мое несчастье в том, что мой талант