Особые отношения - [8]

Поверил ли он в ее объяснение относительно фотографии? Как всякая хорошая ложь, оно было почти правдой. Когда ей было шестнадцать, парень, которого звали Джонатан, пригласил ее поиграть в теннис. Ее мать заставила ее тогда сделать немыслимо сложную прическу, которую еще и лаком опрыскали, но Джонатан здорово был ошарашен. Она не представляла, как надо вести себя с парнями, и была жутко застенчивой. Он быстро выиграл у нее одиннадцать матчей и вызвался отвезти ее домой, поблагодарив за игру с такой холодной учтивостью, что она до сих пор помнит, как она обиделась. Но Тому знать это совсем не обязательно. И про то, что эта фотография была сделана совсем не на Мальте. Теперь она отчетливо ее вспомнила. Она и сейчас до последней минутки помнила тот день, как, впрочем, и предыдущую ночь, да и все, что было у них с Джорданом. Всякий раз, когда она видела его лицо на фотографиях в газетах, такое знакомое и одновременно вроде бы и не его, ее мучил один и тот же вопрос — помнит ли он ее еще? Или забыл?

Автобус уже подъезжал к остановке. Она поспешно сложила рукопись и убрала ее в сумку. «Все будет хорошо», — сказала она себе. Том молод, полон энергии, впереди бурная студенческая жизнь. Скоро ему будет не до какой-то старой фотографии.

Анни направилась по привычной дороге к «Ковент-Гардену». «Смит энд Робертсон» было одним из небольших литературных агентств, в этом районе Лондона издавна обосновались различные издательства. «Смит энд Робертсон» размещалось на полпути между крытым рынком и Страндом. Оно занимало три верхних этажа викторианского особнячка. Когда-то старый Смит очень предусмотрительно купил этот дом. Естественно, в здании не было лифта. А стиль пятидесятых годов, пожалуй, понравился и голубям, которые ворковали на его выступах как безумные, падая иногда от восторга с ненужных теперь труб. Кое-кто из местных жителей постоянно жаловался на этот район — полно туристов и бродяг и сувенирных лавок, а пакет молока или шампунь купить негде. Но Анни обожала здесь бывать. Где же вы можете приобрести издание Гиббона девятнадцатого века и тут же — открытки с бюстом Мадонны, попробовать множество самых разных кушаний, научиться танцевать за несколько фунтов или внезапно натолкнуться на Мэгги Смит или Паваротти собственной персоной — и все это на протяжении всего полмили? Да и ежедневные пробежки вверх и вниз по лестнице в три этажа помогали Анни держаться в форме.

У дверей офиса Анни набрала код и вошла внутрь. В приемной было еще пусто. Анни любила приступать к работе рано, до того, как начнут трезвонить телефоны. Но секретарши были уже на месте. Салли была новенькой. Она выросла на австралийской ферме и, видимо, потому была немногословной. Обычно она коротко бросала «хелло» и снова утыкалась в бумаги. Она была очень исполнительной, и на просьбу Анни отослать по почте пакет с бутсами кивнула, не раздумывая.

— Джек уже здесь, — сказала Салли. — Он хочет видеть тебя в половине десятого.

— Ox, — произнесла Анни.

— И еще, — Салли широко улыбнулась. — «Эс. Вэ» притащил свой последний кирпич. — Анни резко повернулась.

— Почему ты сразу не сказала? Где он? Ты читала его? Как он?

Салли подняла руку как дорожный полицейский.

— Это творение — на твоем столе. Я туда даже не заглянула. Чтобы оно было в первозданном виде.

Анни, снимая на ходу пальто, поспешила к себе, к своему столу. Как всегда, на нем лежали три папки. На папке с самыми неотложными делами лежала тоненькая папочка с прикрепленной запиской: «Все в порядке? Себастьян». Анни улыбнулась. Себастьян Винтер, ее Великая Надежда. Как же он любил дурачиться!

Два года назад она предложила ему попробовать свои силы в беллетристике. Ему было всего тридцать, но он уже вел свои колонки в нескольких престижных газетах и написал три документальные книги, но Анни чуяла, что этим его таланты не исчерпываются. Она попросила его придумать что-нибудь эдакое, и после долгого молчания он принес наметки своей будущей повести — что-то вроде боевика времен второй мировой. Дальше последовал героический период в ее жизни — она убеждала, уламывала, умоляла, просила, льстила, наконец, только чтобы он принес ей первые сто страниц. В прошлом июле на ее стол легли заветные сто страниц с запиской, что автор уверен в провале. Она читала начало повести весь вечер, и ее все больше охватывало ликование — верный бестселлер. Она схватилась за телефонную трубку и вытащила Себастьяна из постели, ибо звонить ему она кинулась уже за полночь. Но с творческой удачей можно поздравить и в первом часу ночи, не дожидаясь утра. На следующий день они в обеденное время вместе отметили удачное начало шампанским. Анни возвращалась в офис под заметным хмельком, и желудку ее было уже не до чьих-то творческих удач. Если подобные излишества будут повторяться, придется менять профессию.

Новость о новой книге просочилась, и к сентябрю ее уже осаждали книгоиздатели, жаждавшие взглянуть на рукопись. Они вернулись из отпусков и хотели начать работу с какой-нибудь сенсационной книги, которая бы укрепила их репутацию. Анни затеяла тогда еще одну азартную игру — зная, что интерес к книге очень силен, устроила аукцион. Аукцион растянулся на целых четыре дня, а когда наконец завершился, оказалось, что финальная цена вдвое выше, чем в самых смелых ее мечтах. Как она и предполагала, британская фирма перепродала права на публикацию своим американским партнерам. А уж если заинтересовался Нью-Йорк, то за ним последует вся Европа и Япония. Может быть, даже Голливуд. С хорошим режиссером может получиться сенсационный фильм. В начале этого месяца Анни побывала на франкфуртской книжной ярмарке. Ее засыпали приглашениями на обеды, вечеринки и конфиденциальные встречи. В последний вечер, накануне отъезда, Анни, возвращаясь с одним весьма привередливым американским книгоиздателем в такси в отель, получила предложение на двадцать пять тысяч долларов — за очередную книгу Винтера. Анни отказалась. Ярамарка — это не то место, где следует давать пустые обещания. Когда писатель напишет книгу и вручит ей, своему литературному агенту, в руки, она продаст ее в Нью-Йорке сама.