Особые отношения - [155]

Я смотрю на маяк. На нем висит табличка, которая гласит, что впервые этот маяк был возведен в 1810 году. После урагана в 1815 он был отстроен заново — на этот раз из камня. Маяк стал выше и прочнее, но, невзирая на это, здесь постоянно случались кораблекрушения.

Безопасность — понятие относительное. Можешь находиться так близко от берега, что уже чувствуешь дно под ногами, и вдруг обнаруживается, что ты лежишь, разбившись о скалы.

После того как на сроке двадцать восемь недель я потеряла ребенка, после того как я вернулась из больницы в дом без музыки, мне позвонили.

— Миссис Бакстер? — спросила женщина.

Я едва осознавала, кто я, но все же ответила утвердительно.

— Даниэль здесь. Ваш сын ждет вас.

Сначала я подумала, что это жестокая шутка. Я швырнула телефонную трубку в стену, а когда телефон зазвонил снова, я просто его отключила. Макс пришел с работы и увидел валяющуюся трубку. Я пожала плечами. Сказала, что не знаю, как это произошло.

На следующий день опять раздался звонок.

— Миссис Бакстер, прошу вас. Даниэль ждет.

Неужели это на самом деле так легко? Неужели я могу попасть в другой мир, чтобы довести начатое до конца: найти своего сына, забрать его оттуда, где мы его оставили? Я узнала адрес и, пообедав, впервые после того как вышла из больницы, переоделась. Нашла ключи от машины и кошелек. Поехала.

Я обалдело уставилась на белые столбы, на огромную лестницу, ведущую к зданию. Я оставила машину на круговой подъездной дорожке, черной и похожей на язык, и медленно вошла внутрь.

— Вы, наверное, миссис Бакстер? — поинтересовалась женщина за стойкой секретаря.

— Даниэль, — сказала я. Имя сына выкатилось из моего рта, как гладкая круглая конфета. Спаситель. — Я приехала за Даниэлем.

Она исчезла в задней комнате и мгновение спустя появилась с маленькой картонной коробкой.

— Он здесь, — сказала она. — Соболезную вашему горю.

Коробка была размером не больше футляра от часов. Я не могла к ней прикоснуться. Подумала, что если протяну руку — могу лишиться чувств.

Женщина подала мне коробку, и я увидела, как мои руки крепко обхватили ее. Я услышала свой голос, который произнес: «Спасибо». Как будто только об этом я и мечтала.

Я уже несколько лет не приезжала в гости к Рейду с Лидди. Двор перед домом изобилует цветами, в основном розами, — это работа Макса. На лужайке бельведер, выкрашенный в белый цвет и обвитый гелиотропом, который подкрадывается, словно вор за драгоценностями. Потрепанный грузовичок Макса стоит за золотистым «лексусом».

Дверь открывает Лидди и, онемев от удивления, смотрит на меня.

Вокруг глаз и рта у нее залегли крошечные морщинки. Она выглядит уставшей.

Я хочу ее спросить: «Ты счастлива? Ты знаешь, во что ввязываешься?»

Но вместо этого произношу:

— Я могу поговорить с Максом?

Она кивает, и через секунду появляется Макс. На нем та же рубашка, в какой он был в суде, но уже без галстука. И он переоделся в джинсы.

От этого мне становится легче. Мне даже удается сделать вид, что я разговариваю с тем, старым Максом.

— Войдешь?

В глубине прихожей я вижу Рейда и Лидди. Меньше всего мне хочется входить в этот дом.

— Может быть, прогуляемся?

Я киваю на бельведер. Макс выходит на крыльцо и босиком идет за мной к деревянной постройке. Я сажусь на ступеньки.

— Я этого не делала, — говорю я.

Наши с Максом плечи соприкасаются. Сквозь ткань рубашки я чувствую тепло его тела.

— Знаю.

Я вытираю глаза.

— Сначала я потеряла сына. Потом потеряла тебя. Теперь я вот-вот потеряю свои эмбрионы и, скорее всего, работу. — Я качаю головой. — Ничего не останется…

— Зои…

— Забирай их, — говорю я. — Забирай эмбрионы. Только… пообещай мне, что все закончится. Что ты не позволишь своим адвокатам притащить в зал суда Люси.

Он опускает голову. Не знаю, то ли он молится, то ли плачет, то ли одно и другое.

— Даю слово, — обещает Макс.

— Ладно. — Я вытираю руки о колени и встаю. — Ладно, — повторяю я и быстро иду к машине, хотя и слышу, как Макс что-то кричит мне вслед.

Я не обращаю на него внимания. Сажусь в машину, сдаю назад и останавливаюсь у почтового ящика. И хотя отсюда мне ничего не видно, я представляю, как Макс бросается в дом поделиться с Рейдом и Лидди радостной новостью. Вижу, как они обнимаются.

Звезды осыпались с неба и упали на крышу моей машины. Казалось, мне между ребрами вогнали меч — я потеряла детей, которых у меня никогда не было.

Меня ждет Ванесса, но я еду не домой. Я бесцельно поворачиваю налево и направо, пока не оказываюсь в поле, где-то за аэропортом, рядом со спящими самолетами. Я лежу на капоте машины, прижавшись спиной к ветровому стеклу, и наблюдаю, как в темноте с гулом садятся самолеты. Кажется, что они так близко, что я могу коснуться их брюха. Гул оглушает. Я не слышу ни своих мыслей, ни рыданий — что меня абсолютно устраивает.

Я собираюсь достать гитару, но это кажется бессмысленным. Именно ее я приносила в школу, чтобы научить Люси играть. Я хотела дать ее девочке на время.

Интересно, что она сказала? Является это обвинение пропастью между тем, кто она есть, и тем, кем ее видят родители? Или я не врубилась и неверно интерпретировала ее высказывания? Может быть, она не сомневается в собственной ориентации; может быть, мне это только показалось из-за суда, а я уже собственными красками разукрасила чистый холст, которым на самом деле является Люси.