Особое задание - [81]

Навстречу шла Лора. Одна. С его рацией, ремнями и дисками.

— Боялась, собьетесь с пути и нас не найдете, — сказала она.

Сделав несколько шагов, они увидели человеческий силуэт. Это был Изотов. И он вышел навстречу, так и не отдохнув как следует.

— Давай, Петрович, поднесу, — предложил он, но вместо ответа Ефимов повалился в снег, и только отдышавшись, ответил:

— Нет, Петя! Возьми у Лоры сумку с батареями, а «крутилку» сам потащу, сам…

Когда добрались до своих, Ефимов на ходу приказал подыматься и, не останавливаясь, пошел вперед. Он чувствовал, что если приляжет, то не сможет подняться, а Ипуть должна быть уже недалеко. В такт шагам он бормотал «И… путь… И… путь…», — и не заметил, как поредел лес, как потянулся густой кустарник и, миновав его, они вышли к крутому обрыву.

В низине угадывалась скованная льдом река.

— Ипуть! Товарищи, это Ипуть! — вскрикнул Ефимов.

В ответ послышались возбужденные голоса:

— Никак дошли, братцы?

— Дотопали!

— Даешь баланду!

На этот раз никто самовольно не опустился на снег. Ожидали команды Ефимова.

— Короткий, самый короткий привал, — распорядился он, но продолжал стоять, разглядывая местность.

На противоположной стороне сквозь пелену лениво падавших снежинок в предрассветном мраке проступали очертания леса, левее его едва можно было различить контуры нескольких хат. При виде их Ефимов обрадовался, но тотчас спохватился: «Отсюда, вероятно, и взлетали ракеты!» Он решил, не теряя ни секунды, переходить на ту сторону, чтобы к рассвету успеть углубиться в лес, а ночью выслать разведку и узнать, есть ли в селе немцы.

Поднялись дружно, без обычной раскачки, но по всему было видно, что люди напрягают последние силы. Только Васин и Гороховский поднялись последними и оказались в хвосте цепочки. Друг за другом по склону обрыва начали спускаться вниз, к реке. Снег здесь был по пояс. Преодолеть его казалось немыслимым. Головные менялись чуть ли не через каждые пять шагов, иной раз продвигались ползком, поминутно приподнимаясь на руках, чтобы оглядеться по сторонам. Ведь именно тут проходила линия немецкого кольца, окружавшего партизанский край.

Противоположный берег был более пологим. Первым по склону вскарабкался Изотов, за ним радист и оба шифровальщика. Ефимов отстал и взобрался на склон вконец измученный. Все распластались на снегу тут же, за первым рядом молодого ельника, что тянулся в полусотне метров от векового массива.

Стало уже совсем светло, но Ефимов не мог подняться, чтобы осмотреться кругом, проверить, все ли собрались. Он, как и другие, лежал на снегу, запрокинувшись навзничь, раскинув руки и ноги, и все еще учащенно дышал широко раскрытым ртом. Перед глазами плыли разноцветные круги, к горлу подступала тошнота. Было так плохо, что он с ужасом подумал: «Ведь вырвались и… Неужели это конец?» Тянуло сесть, казалось, что только в этом теперь спасение. Медленно повернулся он на бок, стал приподыматься и тут впервые недобрым словом помянул тянувшую его к земле «крутилку». После долгих усилий ему удалось сесть. В первое мгновение все поплыло перед глазами, он зажмурился, потом открыл глаза и опять зажмурился… С каждым разом окружающие предметы проступали все отчетливее и, наконец, когда все встало на свои места, он увидел как посреди реки, то вставая, то падая, передвигались два человека. Немного впереди их шел третий. Ефимов узнал в нем Васина. Стало быть, те двое — Гороховский и Лора. После смерти радиста она не отходила от Гороховского, опасаясь, что и с ним может случиться непоправимое.

За минувшую ночь Ефимов особенно ослаб. Его не покидали дурные мысли. Теперь немцы рядом, а он неспособен даже держать автомат в руках, да и что толку в автомате, если патронов осталось раз, два и обчелся. Но в груди еще тлел огонек надежды, порою он разгорался сильнее, и мрачные мысли отступали. Так хотелось снова почувствовать себя сильным, молодым, способным бороться.

Подошла, наконец, и Лора. Ее миловидное румяное лицо стало неузнаваемо — осунулось, побледнело, из-под съехавшей на бок ушанки свисали растрепанные, мокрые от снега волосы. Она взглянула на Ефимова глубоко запавшими, усталыми глазами и, проходя мимо, сказала:

— Сил нет таскать Гороховского. Оставила его внизу с Васиным. Больше не могу…

Было тихо, лениво кружились снежинки. Над хатами вился сероватый дымок — село просыпалось. Становилось светлее, Ефимов уже различал изгороди. Беспокоило, что Васин и Гороховский все еще где-то внизу, на открытом месте, что их могут заметить. Наконец и они вскарабкались на склон. Ефимов молча пропустил их мимо себя, поднялся и только теперь сообразил, что пришедшие раньше могли уснуть. Так оно и оказалось. Он стал тормошить одного, другого, но безрезультатно. Лишь Изотов, чуть приоткрыв один глаз, раздраженно спросил:

— Ну, что?

— Петь, а Петь! Надо углубиться хотя бы на сотню метров, будет безопаснее… Здесь могут обнаружить. След-то виден!

— И черт с ним… Запорошит, — выдавил Изотов сквозь зубы.

Начавшийся еще с ночи снегопад не прекращался, и Ефимов подумал, что Изотов, пожалуй, прав.

— Будь что будет, — сказал он и повалился рядом с Изотовым. Усталость взяла верх над осторожностью. Запахну́в плотно полушубок, он втянул голову в поднятый воротник и, согреваясь собственным дыханием, погрузился в тревожный сон. Засыпая, Ефимов не переставал думать о том, что надо бы уйти в лес, подальше от села, в котором могут быть немцы, выставить пост… И ему казалось, что он кого-то тормошит, уговаривает, но тщетно… Потом почудилось, что кто-то осторожно дотрагивается до него, он хотел приподняться, Оглянуться, но ощущение быстро угасло, и он снова погрузился в тревожный сон.