Особенности национальной милиции - [41]

– Они лезли изо всех щелей, как тараканы, – между тем заливал Мочилов, с большой амплитудой размахивая руками, чтобы наглядно показать, как дурковеды армией наступали на курсантов и на него лично, стараясь запугать финками, кастетами и автоматами Калашникова. – Однако капитан Мочилов знает свое дело. Я сказал: не робей, ребята, прорвемся, – и приказал отступить к торговым рядам, чтобы за прилавками занять удобную оборонительную позицию, приобретя тем самым преимущество перед противником. Продавщицы с радостью нас к себе пустили. Одна замечательная старушка угостила семечками.

Говорит, только поймайте этих дурковедов, замучили, заразы, никакой торговли с ними нету.

«А какие ноги!» – между тем думал полковник, глазами стараясь в собственном воображении продолжить умопомрачительный разрез.

– Я ей: бабка, все будет как положено. Поймаем и изничтожим.

«Уже на третьем курсе. Вероятнее всего, после училища. Это объясняет, почему я ее не видел раньше».

– А потом засвистели пули.

Капитан засунул два пальца в рот и изо всей дури изобразил свист пуль.

Из окон школы высунулось несколько голов, с недоумением поглядывая на двери столовой. Для обеденного звонка было слишком поздно, а для ужина – рановато. Полковник вздрогнул от неожиданности, и седьмой комплимент молоденькой девушке бесследно выпал из сознания, не успев облечься в словесную оболочку.

– Глеб Ефимович, сейчас не время. Расскажете мне ваши приключения вечерком за рюмочкой чая, – Подтяжкин споткнулся на слове, – то есть за чашечкой водки... А, – он тихонько, словно опасаясь, махнул рукой, – там разберемся.

* * *

Устав от напряженного двенадцатичасового рабочего дня, солнце клонилось к западу. Первые комары, вернувшись из продолжительного зимнего отпуска, особенно рьяно принялись за свою работу, впиваясь в тела непривычно болезненно. После того как полковник Подтяжкин удалился, Мочилов недолго мучил курсантов на плацу и через полчаса распустил их, успев наговорить много того, над чем предполагалось задуматься, но над чем задумываться парни почему-то не собирались. Курсанты облегченно вздохнули, оказавшись на свободе, и первым делом отправились к умывальникам, располагавшимся внизу, чтобы смыть пыль и грязь, в изрядном количестве осевшую на их усталых фигурах.

Только Зубоскалин свернул на лестницу, стесняясь своего платья. Его смущал излишне высокий разрез. Решив первым делом переодеться, а потом уже умыться, Санек отделился от своих товарищей и стал подниматься по ступеням. С удивлением он заметил, что лестница оказалась непривычно пуста, но большого значения этому событию не придал. А стоило бы.

Пустовала лестница, как можно догадаться, неспроста. И причиной тому был не Федор Ганга со своим снадобьем, а лицо другое, ставшее в одночасье неприлично похотливым. Оказывается, полковник Подтяжкин, покинув наших героев в общем дворе школы с общежитием, в кабинет свой не пошел, а стал наблюдать в окно за новенькой. Девушка ему все больше и больше нравилась: стройная, с немного угловатыми движениями, что ее ничуть не портило, а даже придавало уйму шарма в глазах полковника.

Как она не похожа была на его Капитолину! У той никогда не будет столь вызывающе неряшливого вида, никогда так пикантно не подвернется нога на высоком каблучке. Да что там говорить, Капа и красится-то по-военному, с щепетильной точностью – ни грамма лишнего, и в то же время ничего не забыто. А здесь? Густо наложенные тени, вызывающие ощущение нездоровой синевы вокруг глаз, яркие, кричащие губы, напоминающие о самой древней профессии среди женщин. А эти косые стрелки разной длины?

Все во внешности незнакомки кричало полковнику Подтяжкину о непохожести новенькой на его законную супругу, и это рисовало в его воображении огромный плюс новому курсанту. Что поделать, коль полковник уже давно, лет двадцать, как охладел к сварливой и психованной жене. Подтяжкина тянуло к девушке, и ноги его сами, помимо воли хозяина, понесли его в стены общежития.

Именно наличие высокого начальства выкурило из коридоров общаги всех курсантов, которые не горели желанием лишний раз попадаться на глаза сильным мира сего. Однако Зубоскалин того не знал.

Беспечный как дитя, он поднимался по ступеням, мысленно кляня строителей, понастроивших столько этажей, когда перед его глазами вырос полковник собственной персоной. У полковника нервно дергался глаз и мелко подрагивала нижняя челюсть. Санек растерянно остановился и замер, смотря на Подтяжкина снизу вверх, поскольку тот возвышался над ним на пять ступенек выше, аки священник на авлосе над доброю паствой своей.

Сначала Зубоскалин хотел отдать честь, но вовремя вспомнил, что не в форме, и ограничился простым:

– Здрасте, Павел Петрович.

Павел Петрович, или попросту П в четвертой степени, как метко окрестил его сам же Дирол с первого дня в школе (неплохо разбирающийся в математике Санек без труда сосчитал количество первых букв в звании и имени высокого начальства), посчитал нужным принять наиболее выгодную для себя позу и повернулся так, чтобы виден был его гордый профиль. Капочка всегда говорила, сбоку он выглядит куда как более мужественно из-за того, что так виден всего лишь один его глупый и безвольный глаз, а не два.