Особенная дружба - [36]

Они сели. Жоржу было не слишком комфортно на скамье. Он мог только надеяться, что место Анатоля Франса в Колледже Мазарини [он же Коллеж Четырёх Наций (фр. Collège des Quatre—Nations), французский коллеж, часть исторического Парижского университета. В начале XIX века в нём разместился Институт Франции] будет более удобным.

Настоятель прочитал сонет, написанный им — «Жена фермера». Когда сонет был анонсирован, несколько академиков переглянулись с хитрыми улыбками. Жорж уже был в курсе того, что настоятель писал по праздникам сонеты, которые зачитывал в ходе сессий академии. «Жена фермера» заканчивалась следующим образом:

Когда вернетесь ввечеру с полей или хлевов

Запах вашей добродетели наполнит дом.

Следующий академик выступил на тему маркизы де Монтеспан [официальная фаворитка короля Франции Людовика XIV в период с 1667 по 1683 годы, мать его семерых детей]; они покинули хлев и одним прыжком очутились в отеле Рамбуйе [знаменитый парижский литературный салон эпохи Людовика XIV]. Затем последовал поворот к Боссюэ: вторая половина этой встречи была посвящена ему.

Один из членов начал чтение надгробной речи Великого магистра Наваррского колледжа [Всемирную славу Боссюэ снискали «Надгробные речи» (Oraisons funèbres), которые он писал с 1656 г.], посвящённой Николя Корне. Настоятель выступил, критикуя теорию, что текст речи не являются подлинным; он считал, что речь содержит некоторые отрывки редкой красоты и поэтому должна быть реабилитирована. К тому же, он был, несомненно, рад, что настоятель Наваррского колледжа стал одним из пожалованных титулом Великого магистра, что должно было вдохновить Орла из Мо [прозвище Боссюэ] на красноречие; он, вероятно, верил, что это производит впечатление на его студентов–академиков.

Сидя в глубоком кресле, он продолжал бдительным оком скользить над другими. Он скрестил ноги, демонстрируя толстые подошвы туфель. Его пальцы играли медным ножом для разрезания бумаги, кромсая лист, на котором были выгравированы слова: «Бог и Франция». Время от времени он постукивал рукой по подлокотнику, останавливая читающего: для того, чтобы подчеркнуть слово или комментарий к мысли, и заключая каждый из таких перерывов словами: «Разве не так, господа?» После чего все присутствующие кивали головами в знак согласия.

Высказываясь насчёт надгробной речи, Жорж остановился на некоторых особенностях из Les Caresses [Ласки — стихотворения Жан Ришпе́на, 1877], которые дал ему почитать Морис, и которые, как показалось ему, были не слишком хорошего вкуса. «Любовь, в которой я нуждаюсь, любовь, которая сжигает…» Тем не менее, Ришпен был членом Французской Академии, как и Боссюэ. А состояли ли они в дни прилежный юности членами какой–нибудь академии типа Сен—Клода?

На следующий день на мессе мальчик наконец–таки посмотрел на него: очевидно, он узнал вчерашнего героя. Он знал его имя, и даже его христианское имя — с момента провозглашения Жоржа академиком прошло всего ничего. И, если случайно, он тоже был назван Жоржем, то, без сомнения, заметил такое счастливое совпадение их имён, данных им при крещении. Но Жорж, сидя лицом к нему, думал и о других вещах, главным образом о том, что спустя несколько минут, на причастии, они будет стоять рядом друг с другом. Люсьен, в попытке избавиться от своих добрых дел, в компенсирующем рвении вызвался служить все мессы на этой неделе, приступив к трудам с сегодняшнего дня. В результате его отсутствия два его соседа в очереди к престолу [стол, находящийся в середине алтаря] должны были соседствовать непосредственно друг с другом.

Жорж проникся очарованием подобной перспективы. Он рассчитывал на то, что наконец–таки получит какое–нибудь положительное преимущество. Он еще не знал, что будет делать, но понимал, что такую представившуюся ему возможность он не может и не должен упустить. Их судьба, его и того мальчика, будет зависеть от краткого мига, который будет происходить каждое утро в течение последующих нескольких дней. Но в то первое утро Жорж, не имея никакого плана, ничего не добился: мальчик, в любом случае, был слишком увлечён происходящим в церкви, чтобы замечать хоть что–нибудь рядом с собой.

На следующий день Жорж понадеялся привлечь к себе внимание обильным использованием душистого лавандового масла для волос; но что тот запах лаванды для мальчика, который всем своим сердцем отдаётся причастию? И он, конечно же, правильно поступал, не в состоянии даже представить себе, что кто–то, с какими–то сомнительными целями, осмелится сделать подобное в таком места и в такой обстановке. Даже у Жоржа возникли некоторые трудности в упрочнение его сердца против собственных угрызений совести. Но, сказал он себе, тот, «кто хочет конца, не жалеет средств». Это была не его вина. Другого пути он не ведал. Тем не менее, ему стало интересно, что подумает мальчик в ответ на сделанное им, и у него возникла некая тревога, что вместо соблазнения, он шокирует его. И каждого последующего причастия он ожидал в таком же состоянии тревоги. И опять, удовольствие, на которое он надеялся, оборачивалось для него страданием.