Особенная - [9]

— А Рен?

— Ирина Валентиновна еще с восьми часов с мисс Пинч на велосипедах отправились…

— Так рано?

— Обыкновенно-с… Оне ежедневно в семь часов какао кушают, и после того на утреннюю прогулку едут. А вернутся — гимнастикой занимаются… Да оне поди уж и вернулись, должно быть. Иван на дворе ихние машины сейчас чистит.

— Ну, так я пройду к сестре; как вы думаете, Феша, можно это? — осведомилась Лика.

— Можно, можно, потому как оне гимнастикой в этот час занимаются, — поспешила успокоить ее девушка.

Но Лика уже не слышала окончания слов своей разговорчивой служанки; через минуту она уже стояла перед дверью комнаты сестры.

— Войдите, — в ответ на ее стук отвечал из-за двери знакомый ей уже по звуку резкий голос Ирины.

Лика вошла. Рен стояла посреди комнаты с гирями в обеих руках, приподнятых над головою.

Ее комната резко отличалась от розового будуара Лики. Это было помещение о двух окнах с большим столом, заваленным книгами и брошюрами, преимущественно спортивного содержания на английском языке, с жесткою мебелью, и такой же постелью в одном углу и платяным шкафом в другом. Ни признака драпировок, ни мягких диванов и кресел, ни изящных украшений не было в этой строго выдержанной комнате, напоминавшей собою суровую келью монахини.

— Я не помешаю тебе? — спросила Лика, не без смущения взглядывая в лицо сестры.

— Ничуть. Садись, пожалуйста. У меня полчаса времени, — бегло взглянув сначала на циферблат висевших на стене часов, потом на Лику, произнесла Ирина.

— Очень рада тебя видеть, — добавила она голосом, ни чуть, однако, не обнаруживая при этом ни малейшей радости.

Лика села в жесткое кресло у стола и стала смотреть на сестру. На Рен была та же короткая клетчатая юбка, что и вчера, но вчерашнюю блузку заменяла другая, в виде матроски, выпущенной поверх пояса, очень широкая и удобная для гимнастики.

— Ты ежедневно делаешь гимнастику, Рен, каждое утро? — спросила Лика, чтобы как-нибудь прекратить наступившее молчание.

— Каждый день, разумеется.

— И тебе не скучно это?

— Я не признаю этого слова, — серьезно и строго, наставительным тоном произнесла Ирина, — оно раз и навсегда изгнано из моего обихода, понимаешь? Скучать может только разве одна праздность. Когда же день заполнен сполна, то нет ни время, ни возможности скучать.

— Значит, ты довольна вполне своею жизнью, Рен? — помолчав немного, снова спросила сестру Лика.

— Я изменила бы весь строй ее, если бы она мне не пришлась по вкусу. Ведь от самого человека зависит создать себе полезное и нужное существование, а для того, чтобы достичь такового, необходимо нужно прежде всего, приобрести…

— Самоудовлетворение, — живо подсказала Лика, — не правда ли? Ты это хотела сказать?

— О, нет! — далеко не так громко усмехнулась Ирина. — Мы еще не дошли до этого: надо приобрести методу, Лика. Понимаешь, методу! — и Рен еще более приподняла свои белесоватые брови, в знак важности произнесенного ею слова.

— Методу? — удивленно переспросила Лика.

— Ну да, то, что англичане так высоко ставят и ценят и за что я так высоко ценю англичан; именно, методу, заполнять свой день делом полезным для самой себя, распределенным ею по периодам для заранее избранных тобою и нужных, полезных для тебя занятий…

— Полезных для себя или для других, я не поняла тебя вполне? — прервала ее на миг Лика.

— Это — экзамен? — проронила Рен, вскинув на нее свои холодные глаза.

— Ах, нет, пожалуйста! — спохватилась младшая сестра. — Я не хотела тебя обидеть вовсе, прости Ириночка!

— Я и не обиделась, — хладнокровно отвечала старшая. — Видишь ли, ты все это найдешь невозможным варварством и эгоизмом как и мама, — тут Ирина поморщилась, сделав гримасу от усилия вытянуть свою вооруженную тяжелой гирей руку, — но я отрицаю всякую сентиментальность. Наша мама очень много занимается благотворительностью. Устраивает кружки, комитеты… Выискивает бедных и вообще широко проявляет свою благотворительную, так называемую филантропическую деятельность. А мне все это кажется пустым времяпрепровождением. Каждый человек обязан только думать о себе самом. А помогать жить другому, значит делать его слабым: ничтожным и решительно не снособным к труду. Вот мое искреннее мнение об этом деле.

— Но… но… — смущенно пролепетала Лика, — тогда многие бы умерли с голоду без помощи другого, если следовать по твоему примеру, Рен.

— Если им с детства твердить постоянно, что человеку надо надеяться только на самого себя и жить на собственные силы, а помощи ждать ему помимо не откуда, небось, приучатся к труду с малолетства, будут трудиться и работать, а стало быть, и сумеют просуществовать без чужой помощи.

— Какая жестокая теория! — прошептала Лика смущенно и печально.

— Для тех, кто не хочет и не умеет жить! — отозвалась ее старшая сестра. — А все вы, помогающие другим людям, как тетя Зина, твой учитель, ты сама, насколько вы увеличиваете только сами этим число ленивых и тунеядцев, которые, предоставляют другим заботиться о себе.

— Нет, нет, храни Господь поверить тому, что ты говоришь! — горячо вырвалось из груди Лики. — Я могу быть сама только тогда счастлива, когда счастливы другие вокруг меня. Иначе, лучше не жить, нежели быть эгоистом.