Публика не унималась, продолжая выражать свои восторги.
Она неистово хлопала, требуя новых песен, нового исполнения.
И Лика пела одну песенку за другою, пела просто и искренне, выбрасывая слова и звуки мелодий из самых недр своей девичьей души. Это было и красиво, и трогательно в одно и тоже время, и все больше и больше наэлектризовывало вечно скучающую, вечно резонирующую петербургскую толпу.
Когда Лика, наконец замученная, усталая покинула под оглушительный гром аплодисментов эстраду и вошла в свою уборную, ей казалось еще, что ее сон продолжается наяву.
Здесь посреди комнаты стоял высокий пожилой цыган в красивом, расшитом золотом, костюме, с гитарой, обвязанной широкой лентой.
Что-то знакомое показалось Лике в лице пожилого цыгана в его огромных печальных глазах.
— Князь Гарин! — машинально произнесли губы девушки, и она стала внимательно разглядывать симпатичного ей человека в его новом виде.
— Простите! — произнес князь Всеволод, — простите, но я думал, что вы пройдете с эстрады в зал, и воспользовался вашей уборной… Но как вы пели! Лидия Валентиновна!
— Вам нравится? — с детской простотой спросила Лика.
— О! Я не мог быть в зале, — он указал на свой костюм, — но слышал все до слова из этой комнаты. Если бы вы не были светской барышней, мадемуазель Горная, то из вас вышла бы знаменитая певица…
— Правда? — искренне обрадовалась Лика. — Синьор Виталио говорил мне то же постоянно.
— Это ваш маэстро?
— Да! Ах, какой он дивный, если б вы знали, какой чудесный!
— Если позволите, мы поговорим о нем с вами за котильоном. Ведь неправда ли вы останетесь на танцы? Да?
— О, да! — воскликнула Лика, — мне так хочется движения, радости звуков… А разве вы танцуете? — удивленно осведомилась она.
— Только «тяжелые» танцы, — усмехнулся он. — Мой возраст не позволяет мне уже кружиться, как юноше… Но кадриль я люблю до сих пор, — с достоинством подтвердил Гарин. — Во время кадрили так славно говорится под аккомпанемент музыки. А теперь вы не откажите мне в счастье послушать мое пение, неправда ли? Не такое строго-прекрасное пение, как ваше, конечно, но которое должно быть близко вам, как продукт вашей родины? Да?
Лика молча наклонила свою золотистую головку и направилась в зал.
«Какой он милый, этот князь! — подумала она по дороге, — и совсем не гордый».
А она еще так сконфузилась там, на заседании, когда он подошел поблагодарить ее. Как он сказал тогда, как сказал? — припоминала в своих мыслях молодая девушка. — Ах, да.
«Позвольте вас поблагодарить за ваш настоящий порыв настоящей русской души».
Значить, и он также понимает и ценит такие порывы! Значить и он был на моей стороне и он сочувствовал этой бедной Феничке, значит он добрый, чуткий, а не холодный и прячущий ради условий света все лучшее, что есть у него в душе. И под впечатлением встречи с добрым чутким человеком Лика вся радостная вышла к публике.
Поздравления, похвалы, улыбки и комплименты так и посыпались со всех сторон на молодую девушку.
Мария Александровна, приятно польщенная успехом дочери, притянула ее к себе и стояла подле Лики, с удовольствием разделяя ее радость и триумф.
— Где она? Давайте мне ее сюда злую, недобрую! — пробасил навстречу им знакомый голос баронессы, — до сих пор не навестила меня, старухи, гордячка этакая! — и, энергично очищая себе дорогу, великанша Циммерванд предстала перед Ликой во всем своем грандиозном величии. — Молодец девочка! Как жаворонок пела. Уж ты прости, что я от полноты души «ты» тебе говорю. Приятно было слушать! Дай-ка я поцелую тебя за это. У тебя такая чистота в твоем пении, точно цветами от него пахнет… право, цветами полевыми, душистыми. Вы, ma chère, дочку-то побалуйте! — неожиданно обратилась баронесса к Марии Александровне, — она у вас — сокровище неоцененное! Да!
— Лидия Валентиновна! Вот кузен Сила, горит желанием быть представленным вам! — произнесла Бэтси Строганова, подводя к Лике огромного роста широкоплечего и полного мужчину.
Лика была поражена внешностью молодого заводчика. Это был настоящий русский богатырь по виду; тот, о которых поется в былинах народного эпоса: «и в плечах сажень косая, и роста богатырского, и очи соколиные, и кудри русые», и при всем этом необычайное добродушие, запечатлевшееся в его полном румяном лице, заканчивающемся мягкой курчавой бородкой. Доброта и несказанная сердечность, почти кротость, сияющая в больших ясных голубых глазах, делали его похожим на большого ребенка. Здоровьем, исполинской мощью и детским добродушием веяло от всего существа Силы Романовича Строганова. И при этом в нем была какая-то застенчивость, не подходившая к внешнему облику этого великана. Лика с ласковой улыбкой протянула ему свою маленькую ручку, которая потонула, как в пучине, в громадной руке молодого заводчика.
— Осчастливили, барышня, благодарим вас покорно! — приятным низким басом произнес Сила Романович, осторожно пожимая хрупкие пальчики девушки. — Такого пения я и не слыхивал… не земное что-то! Да-с!
— Очень рада, что угодила вам, — с милой застенчивостью произнесла Лика.
— Уж так угодили, что кузен Сила даже тысячный билет в пользу общества пожертвовал! — с улыбкой произнесла Бэтси.
