Основы творческой деятельности журналиста - [102]

Эти же начала могут встретиться и в очерке, и в статье, и в интервью — т. е. во многих жанрах, кроме сообщений с новостной ленты информационного агентства. В новостях на ленте, понятно, неуместны любые усиления чувства, замедление или ускорение времени, личные эмоции (это все приемы и эффекты из художественно-публицистического ряда), тонкие наблюдения, пространные ретроспекции, стилистические сдвиги; в новостях нужна предельная четкость: кто, что, где, когда, почему. А в фельетоне все, здесь перечисленное и выделенное курсивом, встречается непременно. В фельетоне и время идет так, как нужно автору, и персонажи говорят своим собственным, сколь угодно характерным языком, причем говорят столько, сколько нужно по замыслу автора; возможны любые аллюзии; главное — все это должно быть смешно, и надо не просто смешить публику, а вызывать гневную насмешку.

Это и есть основополагающий признак фельетона.

Фельетонный смех — это не просто смех от удачной шутки, это орудие устранения некоего отрицательного явления из социальной жизни. Публика узнает в персонажах и в ситуации нечто, видимое часто, надоевшее до последней степени, а роль журналиста заключается в выявлении и осмеянии этого надоевшего негативного явления.

Аристотель в «Поэтике» так характеризовал смешное: «... смешное есть часть безобразного: смешное — это некоторая ошибка и безобразие, никому не причиняющее страдания и ни для кого не пагубное; так, чтобы не далеко ходить за примером, комическая маска есть нечто безобразное и искаженное, но без выражения страдания»[98].

Современный фельетон (двадцать пять веков спустя) сохраняет первую часть формулы — некоторая ошибка и безобразие, но отменяет вторую, поскольку предполагается, что пострадать обязано дурное социальное явление. И не столько пострадать, сколько исчезнуть.

От всеобщего прилюдного осмеяния чего-то общеизвестно плохого сдвигается (должна сдвигаться) вся привычная картинка этого явления и дестабилизируется (должна дестабилизироваться) ниша, где прижилось плохое. То, над чем можно посмеяться, одновременно выразив, выплеснув свой гнев по этому же поводу, начинает уходить, как бы скукоживаясь и теряя краски. Плохое перестает быть страшным. Текст, вызывающий у аудитории гневное осмеяние общественного явления, и есть настоящий фельетон.

Какая же ситуация может привести вас к необходимости выбрать именно смех в качестве материи для жанрового костюма?

В современной российской журналистике фельетон встречается значительно реже, чем в советской. Основная причина в том, что наше общество, переживающее глубокую этическую трансформацию, еще не определилось по отношению к добру и злу, а фельетон как раз и основан на прямом конфликте между ними. «Добро и зло» как источники морали, разумеется, различаются, но многие люди, в том числе журналисты, стали настолько более «свободными» в выборе нравственной позиции, что порой это приводит к неразличимости добра и зла в принципе. В качестве иллюстрации вспомните кинофильм режиссера А. Балабанова «Брат» (1997), в котором главный персонаж, недавний воин и романтик в душе, одновременно является хладнокровным убийцей «по ситуации». Все вопросы справедливости и несправедливости он решает по-своему и не задумываясь. Это был первый в новой России фильм о «положительном антигерое», показанные в нем коллизии точно отразили время и его парадоксальные черты, однако ответы на вопросы, так сказать, новой этики остались на усмотрение зрителя.

В газетном материале, в отличие от кино, должны быть ответы или хотя бы попытка ответа на жгучие вопросы дня: как поступать правильно и как неправильно. Читатель СМИ требует ясности, и фельетон как раз высмеивает плохое с точки зрения хорошего. Фельетон — как бы талантливо, красочно, ярко ни был он написан — сочинение черно-белое в моральном отношении. В нем намеренно сталкиваются утрированно поляризованные позиции. В нем нет полутонов. Фельетон не претендует на объективную картину вселенной. Он просто бьет по негодяйству.

Сатира направляется на социальные явления, подлежащие, с точки зрения автора, устранению. Автор, представитель «безусловного» добра, обнажает и высмеивает негативные факты и явления, представляющие «безусловное» зло. Такова основная схема, которой подчинено и литературное мастерство автора, и его чувство комического, и социальная позиция.

«Все относительно» — это девиз не для фельетона. В нем представлена абсолютно ясная позиция. Вступая в эту игру, и автор, и читатель как бы договариваются о правилах, первое из которых таково: мы оба знаем, что вот это явление — плохое, но ты, автор, докажи это мне, читателю, смеховыми приемами. Тогда я поверю, что оно в самом деле плохо абсолютно. Если ты не докажешь мне этого, я буду по-прежнему считать, что все относительно, что у каждой медали две авторитетные стороны, что это явление можно и потерпеть.

Фельетоны, как правило, нравятся читателям, слушателям, зрителям. Кому не хочется посмеяться! Но судьба этого жанра переменчива. Например, с некоторой горечью актеры и зрители московского Театра сатиры, отмечавшего в 2004 г. свой юбилей, стали называть его «Театр имени Сатиры», подразумевая, что в былые времена, когда сатира пробивалась сквозь идеологические запреты, она была более острой, режущей, эффективной. А «когда все можно, — сказал руководитель театра, — то зачем?..» Заметим в скобках, что на самом деле так не бывает, что в социуме нечего высмеять. А если и бывает, то недолго. Люди есть люди: страсти, глупости, грехи — всё есть всегда, репертуар один и тот же, только акценты время от времени меняются.