Основы философии - [124]

Шрифт
Интервал

Кузанский вошел в историю духовной жизни своей эпохи как теолог, математик, астроном, философ, инициатор перехода католических стран на новый календарь, поскольку идущий еще от Юлия Цезаря «юлианский календарь» отстал от астрономического времени. Он же – завуалированный критик схоластики и библейской идеи креационизма, а само понятие Бог заменил понятием «актуальная бесконечность», противопоставив ей подвижную «потенциальную бесконечность» – природно-человеческий мир. Кузанский не был профессиональным философом, подобно Фоме Аквинскому. Свои работы он писал, по собственному признанию, «для облегчения души от тяжких забот». Но ему, как теологу и видному деятелю церкви, были присущи глубокое чувство историзма, понимание необходимости обновления схоластического объяснения истинности религиозного мировоззрения. Он глубоко понимал значение для религии набирающего вес естествознания, а потому искал пути соединения его с богословием. При жизни Кузанского его работы, написанные на упрощенной латыни, не привлекли к себе внимания ни светских, ни церковных кругов, но это мало заботило самого автора: он считал важным высказаться.

Основная работа Кузанского, названная им как «Знающее незнание», в русском переводе получила название «Об ученом незнании», что только усиливает данную Кузанским парадоксальность заголовку. Кузанский излагал в «незнании» свои идеи, но не философскую систему, а потому логика изложения, переходы мыслей самые неожиданные, аргументирование выдвинутых положений не везде получает завершение. В силу отмеченной специфики текста работу Кузанского трудно анализировать, хотя её «философская составляющая» проступает наружу очень ярко.

Онтологическая проблема в работе Кузанского. В вопросах онтологии Кузанский сосредотачивает основное внимание на анализе соотношения составляющих бытия с позиций религиозного мировоззрения : «Бог – Природа – Человек». От традиционного теологического рассмотрения соотношения этих составляющих Кузанский уходит очень далеко, считая схоластическое рассмотрение ветхозаветной картины творения бытия архаичным и несовместимым с современным мышлением. Для Кузанского Бог – внеприродный абсолют, который везде, но одновременно и нигде. Он утрачивает какие-либо личностные черты. Бог у Кузанского деперсонифицируется. Подобное расширенное понимание Бога позволяет Кузанскому вести речь о Боге как «абсолютном максимуме», а природно-человеческий мир, как соподчиненный «абсолютному максимуму», характеризуется Кузанским как «абсолютный минимум». Природа в этом случае выступает не результатом чистого творения, а итогом развертывания «абсолютного максимума».

Это включение в онтологию положений неоплатонизма дополняется пифагореизмом с его мистикой чисел (Кузанский считал Пифагора величайшим философом). Бог – это «абсолютный максимум», причастная к Богу природа ему не равна, а потому она выступает «ограниченным максимумом». Природный максимум не может быть шире абсолюта, подобно тому, как вписанный в окружность многоугольник не в состоянии стать по площади равным площади окружности. Поскольку Бог везде и нигде, то у него нет ни центра, ни границ. В одинаковой степени это относится к природе, всей Вселенной. Она не имеет ни центра, ни ограничений. «Я называю максимумом нечто такое, больше чего ничего не может быть. Изобилие связано в действительности лишь с единым. Вот почему единство совпадает с максимальностью и также является бытием... Абсолютный максимум единственен, потому что он – все, в нем все есть, потому что он – высший предел... С ним в то же время совпадает минимум, и максимум тем самым находится во всем» (Антология мировой философии. В 4 тт. Т. 2. М., 1970. С. 55).

Вопросы гносеологии в работе Кузанского. В теории познания Кузанский использует понятия «чувства», «рассудок», «разум». Материальный мир – «ограниченный максимум» – в принципе познаваем с помощью чувств и рассудка, но «абсолютный максимум», познание которого идет только нашим разумом, не познаваем в принципе. Наш разум в состоянии только приближаться к познанию абсолютного максимума, но полного познания мы не можем заиметь никогда. «Разум так же близок к истине, как многоугольник к кругу; ибо, чем больше число углов вписанного многоугольника, тем более он приблизится к кругу, но никогда не станет равным кругу, даже в том случае, когда углы будут умножены до бесконечности... Истина, являющаяся абсолютной необходимостью, не может быть ни большей, ни меньшей, чем она есть и чем представляется нашему разуму как некая возможность. Итак, сущность, которая есть истина бытия, непостижима в своей чистоте» (Антология... Т. 2. С. 56).

В своей космогонии и космологии Кузанский открывал дорогу гелиоцентрической системе Коперника и пантеистическому истолкованию Вселенной Дж. Бруно. Это отмечено всеми исследователями наследия Кузанского. Мы от себя осмелимся добавить только, что в идеях Кузанского можно уловить мысли об эволюции Вселенной, поскольку «абсолютный максимум» её вечно «свертывает» и «развертывает»; материальность мира, в понимании Кузанского, вечна, но она вечно новая. Неизменно вечен лишь «абсолютный максимум».


Рекомендуем почитать
Объективная субъективность: психоаналитическая теория субъекта

Главная тема книги — человек как субъект. Автор раскрывает данный феномен и исследует структуры человеческой субъективности и интерсубъективности. В качестве основы для анализа используется психоаналитическая теория, при этом она помещается в контекст современных дискуссий о соотношении мозга и психической реальности в свете такого междисциплинарного направления, как нейропсихоанализ. От критического разбора нейропсихоанализа автор переходит непосредственно к рассмотрению структур субъективности и вводит ключевое для данной работы понятие объективной субъективности, которая рассматривается наряду с другими элементами структуры человеческой субъективности: объективная объективность, субъективная объективность, субъективная субъективность и т. д.


Драма советской философии.

Известные философы и представители других гуманитарных наук ведут диалог о феномене «советская философия», ее идейной, духовной драме, обратившись к личности и творческому наследию одного из выдающихся ее создателей — Э.В.Ильенкова. Такой подход и контекст позволили по достоинству оценить сложную, противоречивую природу и историю советской философии, ее обретения и потери, преодолеть упрощенчество и излишнюю идеологизацию в трактовке интеллектуального процесса в условиях тоталитарного режима. Теоретический вклад Э.В.Ильенкова рассматривается в книге во всех его наиболее значимых аспектах и результатах (проблемы диалектической логики, идеального, личности, вопросы этики и эстетики).


Концепция целостного разума в русской философии и Православие

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Внеземные цивилизации и религиозное сознание:К постановке темы

Источник: Библиотека "Института Сенергийной Антрополгии" (http://synergia-isa.ru/?page_id=4301#H)


В темных религиозных лучах. Купол храма

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к сыну

«Письма к сыну» английского писателя, публициста, философа-моралиста, историка Филиппа Дормера Стенхопа, графа Честерфилда (1694–1773) Вольтер назвал книгой весьма поучительной, самым лучшим из всего когда-либо написанного о воспитании. Нас поражает многое в этих письмах с точки зрения иной среды и эпохи, но мы прекрасно понимаем, что эта книга незаурядная и что она получает вневременной интерес именно потому, что является превосходным отображением эпохи, которой она порождена.