Основной конкурс Фантлаба (5 конкурс) - [25]

Это был дорогой совет, куда дороже лодки, которую ко всему пришлось вернуть.

…было так: рыжая белка, спасаясь от охотника, вскарабкалась на вершину дуба, а оттуда – на небесную твердь скакнула. Кинул охотник копье, но не докинул. Стрелу пустил – не долетела стрела. И тогда появилась за плечом охотника Калма, спросила:

- Хочешь белку добыть?

- Хочу! – воскликнул охотник. – Проси, чего желаешь!

Ничего не попросила Калма, но вырвала из косы три белых волоса и отдала охотнику. Сделал он из одного лук, из другого – тетиву, а третий в стрелу превратился. Полетела стрела выше дуба, выше Мааннэла, вошла в небесный свод. Он и треснул. Посыпались на Похьялу огонь-звезды, плеснули белым, злым пламенем, а следом из дыры и чернотой ледяною потянуло. Загорелся мир, затрещал в огненных зубах и тут же вымерзал весь, как был, до донышка. Реки. Озера. Сама земля переставала быть.

И тогда поднялся из глубин морских Сампо – Великий Лосось. Открыл он пасть и проглотил людей, сколько сумел. Раздулось его брюхо, искривились челюсти, а шкура сделалась толстой, каменной. Проплыл лосось сквозь всю Похьялу и дошел до темной страны…

Лосось ломился в ворота. И воды не было видно по-за толстыми спинами. Толклись тела, давили друг друга, и слабые самки выметывали икру прямо в воду, а сильные спешили глотать ее.

Выпуклыми глазами глядела на все это Ванамо, оглаживала кривой нож. Улыбалась.

Скоро уже…

Вышел Пиийто на площадку, распростер над толпою руки, и стихли люди. Стало слышно, как трещат стены, сдерживая напор лосося, как скрипят веревки на во?роте, и ворота вот-вот хрустнут, разойдутся прогнившей тканью.

Пиийто подали рог в виде крылатого тайменя.

Ванамо – белое копье.

Замерло сердце Кертту. Сжались пальцы, обнимая незримую рукоять. Рука поднялась, повторяя движение Ванамо, но тут же опало. Не Кертту теперь над вратами стоять.

-…а предупреждали, что порченая она… последыш…

-…надо было сразу лососю отдать…

-…Пиийто – добрый слишком… дотерпит до…

Хриплый вой трубы заставил шептунов умолкнуть. Навалились кузнецы на во?рот. Застонали коноплевые канаты, и Кертту захотелось, чтобы лопнули они, чтобы не дали лососю пройти в Туонен-пяхьо, темное озеро. Но нет, дрогнули створки, выпуская соленую, смешанную с кровью да икрой воду.

Белой молнией слетело копье с руки Ванамо.

…было так: сидела на воротах безглазая старуха Туонен-укко, пряла кривыми пальцами пряжу из загубленных душ. А дочь ее, Ловитар огненноротая, ткала из пряжи реки и озера, земли и небеса Туонелы. Носился по пустошам медноклювый Туонен-пойка, искал добычи и не находил, плакал он горько, роняя огненные слезы на свежевытканный мир. И Калма спешила дыры латать.

- Пусти меня, - попросил Сампо-Лосось.

Ничего не ответила ему старуха.

- Гибнет Похьяла. Стонет. Разве не слышишь ты?

- Слышу. Но что нам за дело до верхнего мира? Нам туда хода нет.

Голос у Туонен-укко скрипел, как старая осина на ветру.

- Разве не оттуда дочь твоя носила души для пряжи? Разве не из них ткали Туонелу? Разве не ими кормился сын твой и прочие твари, из чрева твоего вышедшие?

Заухала Ловитар, дыхнула пламенем, да только погасло оно, едва коснувшись шкуры лососевой, ведь была она теперь тверже камня, крепче железа.

- Что будешь делать ты, если не станет душ? Пусти меня за ворота, и мертвые озера твоей страны оживут. Будут в них нереститься мои дети. Будут кормить твоих.

Сказала тогда Калма матери и сестрам:

- Долго ждать его детей. Откроем ворота. Пустим Лосося. И съедим его…

Вошло копье аккурат в жабры и раскрылось четырьмя острыми крючьями. Струна-веревка натянулась, вырываясь из цепких пальцев Ванамо, да не вырвалась. Тотчас вцепились в трепещущую нить, на которой бился, теряя силы, лосось, десятки рук. Поволокли, выдергивая из кишащего рыбой прохода. Тяжелое тело ударялось о стены, оставляя влажные отпечатки. И люди, высовываясь из бойниц, спешили прикоснуться к благословенному следу.

Лосося вытащили на мост. Навалились, уже не боясь испачкать дорогие наряды, прижали к камню зубатую голову с искореженной пастью и мощный мускулистый хвост. Ванамо не спешила. Она словно давала прочувствовать всем и каждому – отныне она хозяйка в доме Лоухидов.

Но вошел клинок в светлое рыбье брюхо, с легкостью распорол толстую шкуру. И вывалилась спелая золотая икра на камни. Зачерпнула Ванамо полные ладони и, раскрыв рот, вывалила икру на широкий язык. Сглотнула.

Зачерпнула.

Вывалила.

Сглотнула. Она ела так жадно, как никогда не получалось у Кертту. Толстые икринки налипли на губы, подбородок, шею. Лиф платья пестрел многими пятнами. А живот Ванамо раздувался.

Одобрительно гудела толпа. И Пиийто, прозванный Воробьем, довольно усмехался: хорошую жену он купил…

…было так: прошел Сампо-Лосось за ворота и поднялся в самое далекое, самое глубокое озеро Туони. Там и умер. Слетелись Туони на небывалое пиршество. Кричали они. Били друг друга острыми клювами. Рвали когтями. Лилась по миру горькая кровь детей Сюэятар, мешалась с мертвыми водами, питала грязную землю. Дрались Туони за сладкое лососевое мясо, за кровь рыбью, а пуще всего – за жирную золотую икру.

Только Калма одна не стала Лосося есть.