Основатель христианства - [2]

Углубляясь дальше, мы вступим в Средние века — эпоху готических соборов, крестовых походов, великих административных и правовых систем, схоластической философии. В то время Европа, была "Христианским миром". Ею правили люди, стремившиеся толковать и претворять в жизнь принципы христианства. Подчас они допускали ошибки; но все же без Церкви Средние века были бы пробелом в истории.

Средним векам предшествует Смутное время (Переводим так строгий термин англоязычных историков — "Dark Age" (букв, "темное время", "темный век"), обозначавший период от V — VI до X — XI вв. —' Примеч. ред.) - время, когда Европа, ввергнутая в пучину беспорядков после падения Рима и нашествия варваров, постепенно приходила в себя. Между старой цивилизацией и новой, еще не родившейся, пролегла пропасть. Единственным общественным организмом, перебросившим мост через эту пропасть, была Церковь. Она сохранила начатки законности, порядка, человеколюбия. Ее монашеские ордены способствовали оживлению ремесел и сельского хозяйства. Она заложила основы образования и просвещения. Трудно себе представить, что породил бы хаос Смутного времени, если бы не было Церкви.

По ту сторону пропасти лежит Римская империя- итог, последнее воплощение античной цивилизации. При Константине Великом Рим признал главенство Христианской Церкви. Постепенно вся римская государственная система подпала под ее контроль, что позволило империи передать последующим эпохам свои самые характерные черты. Гонения, которым Константин положил конец, были борьбой за выживание. Церковь восторжествовала не только потому, что у нее были вера, упорство и воля к жизни, но и потому, что она доказала свое превосходство над соперниками.

Эпохе Константина предшествуют два с половиной века борьбы, иногда — открытой, чаще — подспудной. Во всяком случае, в то время не было ни одного императора, которого не тревожил бы "христианский вопрос". Когда борьба еще только начиналась, два римских писателя оставили письменное свидетельство о своем отношении к этой проблеме.

В начале второго века римский наместник малоазиатской провинции Вифинии Гай Плиний Секунд, или, как его обычно называют, Плиний Младший, сообщал императору Траяну о состоянии дел'. Хлопот у него было много: народные беспорядки, политические смуты, административные дрязги. Случалось — и религиозные волнения. Многие храмы, пишет Плиний, совсем обезлюдели, в некоторых даже нет богослужений. На рынках затишье, ибо народ уже не покупает, как ему подобало бы, скот для заклания. Соглядатаи донесли, что в этом виновны люди, называемые "христианами", —: тайное общество, от которого добра ждать не приходится; во всяком случае, к империи они нелояльны, ибо не желают приносить жертвы богу-императору. Так что некоторые из них арестованы и преданы суду. Однако, пишет наместник, следствие не обнаружило доказательств преступной деятельности. Самое тяжкое, в чем их удалось обвинить, — это их "безмерно уродливое суеверие". Но жертвы императору они все равно приносить отказываются и потому заслужили наказания за "непреклонную закоснелость и упрямство".

В ходе расследования Плинию удалось кое-что узнать о делах христианской общины. Установлено, что в определенные дни они собираются до рассвета, поют гимны Христу, /'как Богу" и друг другу дают торжественные обеты но не мерзкие преступления совершать (как он поначалу думал), а соблюдать нравственный закон: не грабить, не красть, не прелюбодействовать, не обманывать. Далее: они сходятся для совместной трапезы, самой простой и невинной (замечает наместник). И ничего больше. Плиний довольно невнятно рассказывает, что, собственно, происходило, когда христиане собирались по воскресеньям, но и в этой картине нетрудно узнать некоторые черты современной литургии. Миллионы людей по всему миру участвовали в такой же службе в прошлое воскресенье.

Было это в 112 г. по Р. X. Приблизительно в то же время друг Плиния, — Корнелий Тацит писал историю Римской империи. Он подошел к правлению Нерона и к великому римскому пожару. Поговаривали, будто к поджогу причастен сам император. Нужно было что-то делать, и римская полиция стала искать, на кого бы свалить вину. Свалили ее, сообщает Тацит, на людей, называемых "христианами", которых в Риме не жаловали, подозревая в неприглядных делах. Многие христиане были схвачены и обвинены в поджоге. Большую часть из них предали казни, однако столь изощренно-жестокой, что всеобщая неприязнь сменилась состраданием к жертвам. Сам Тацит, похоже, не верит в обвинение, но тем не менее безжалостно отмечает, что они, как-никак, были врагами обществу (и, следовательно, участь свою заслужили). Основал эту секту, насколько ему стало известно, некий злодей, лет тридцать назад казненный Понтием Пилатом, правителем Иудеи. К сожалению, смерть вожака не остановила смуту. "Зловредное суеверие" вспыхнуло вновь и вскоре достигло Рима, куда, по горестному замечанию Тацита, рано или поздно доходит все гнусное и непотребное. Ко времени пожара число суеверов стало "безмерным" — так он пишет, возможно и преувеличивая их общественную опасность. И все-таки здесь перед нами еще одно свидетельство — авторитетное, хотя и недружелюбное — римского историка: свидетельство о первых шагах христианства в конце двадцатых или начале тридцатых годов первого века.