Основатель христианства - [13]

Итак, множество образов почерпнуто из любовного наблюдения над природой и человеческой жизнью. Существуют, однако, и образы совершенно иного рода, где реализм уступает место воображению. Возьмем, к при- меру, такой отрывок:

Солнце померкнет, и луна не ласт света своего, и звезды будут падать с неба, и небесные силы будут поколеблены. И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках с силою великою и славою.9

Длинную историю таких метафор можно проследить по поэтическим и профетическим текстам Ветхого Завета. Особенно расцвели они в "апокалипсисах", которых было очень много перед самым началом христианской эры и сразу после него. Существовали они и позже. Определить, в какой мере отрывки, подобные приведенному выше, являются подлинными словами Иисуса и в какой мере такие образы проникли в евангельскую традицию извне, невозможно. Образы эти были тогда в ходу, и Иисус, конечно, мог к ним прибегнуть. Во всяком случае, в них нет ничего своеобразного. Своеобразие нужно искать в том, как Он употреблял их и какое придавал им значение. Хотя сами эти образы передавались по наследству, любой был волен толковать их по-своему. Конечно, толкования менялись от автора к автору. И мы не удивимся, обнаружив, что Иисус толковал унаследованное так же самобытно, как пророки и апокалиптики. Например, если Он говорил: "И вы увидите Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего с облаками небесными" или "Я видел сатану как молнию с неба упавшего", не следует думать, что Он описывает сверхъестественные явления, которые можно в буквальном смысле "увидеть". Равно нет необходимости считать, что значение этих фраз обусловлено образной системой других учителей, живших до Него, при Нем и позже. Об этом мы еще поговорим.

"Апокалиптическая" образность, хотя и соответствует "живописной" манере, к которой тяготел Иисус, все же для Него нехарактерна. Она как раз объединяет Его со многими другими. Характерен и своеобразен реализм Его притч. Из этого возможны дальнейшие выводы — и здесь мы переходим от манеры и стиля, которые так явственно проступают в Евангелиях, к личности, стоящей за ними.

Автор притч, по-видимому, искренне интересовался людьми; должно быть, Ему нравилось общаться с самым разным народом. Таким Он представлен в Евангелиях. Его приглашали на всякие праздники и пиры, и Он, как замечают Его противники, ходил туда гораздо чаще, чем подобало благочестивому человеку. Он "ел и пил" со столпами местного общества, и по крайней мере один из Его друзей вращался в высших церковных кругах ("был известен первосвященнику"). Но наши свидетели уделяют особенное внимание Его близости с людьми, которых общество это осуждало и отвергало. Его порицают за то, что Он "друг мытарей и грешников".

Глубокая ненависть, сопровождавшая слово "мытарь"(=" сборщик податей"), объясняется особым положением этих людей. При римлянах сбор косвенного налога (обычный налог и акцизный сбор) сам по себе располагал к злоупотреблению. Право собирать налоги продавалось и покупалось, это был выгодный товар (греческое слово, которое переводится как "сборщик податей", буквально означает "скупщик", точнее — тот, кто купил право собирать подати). Кто-то должен был собирать их, и, вероятно, можно было делать это честно; но такое занятие привлекало не особенно честных людей и стяжало дурную славу. В греческом обществе "мытарь" — ругательство. Хуже того: в иудейской Палестине налоги обогащали ненавистных чужеземных правителей или их ставленников, местных царьков. Поэтому в сборщиках податей видели прислужников врага. С точки зрения сверх благочестивого еврея даже сама их тесная связь с "нечестивыми" путями язычников была преступной. Сборщиков податей не допускали в "порядочное общество". Вот почему всех так поражало и злило, что Иисус знается с ними. Конечно, эти сомнительные личности и сами предпочитали бы Его общество, а не общество Его критиков, даже если бы те перестали ими гнушаться.

Легче всего увидеть здесь указание на общительность Иисуса. Однако это будет лишь частью истины. Когда Его бранили за то, что Он водится с такими людьми, Он отвечал остро и насмешливо: "Не здоровым нужен врач, а болящим"и. Они были больные, Он — врач; и немалую роль в лечении играла именно Его дружба. Его привлекали люди, больные душой или телом, потому что они нуждались в помощи, а Он мог помочь.

Многие евангельские рассказы показывают, как отзывался Он на такие нужды — будь то недуги телесные или душевные. Его доброта, сострадание и, конечно, исходящая от Него сила внушали тем, кого Он лечил, особенное доверие — "веру". Слово это в Евангелиях означает и веру в доброту Бога, и твердость и мужество, которые она дает. Один отец (говорят нам) пришел к Иисусу, горюя о том что сын его неизлечимо болен: "Если что можешь, помоги нам, сжалься над нами. Иисус же сказал ему: ты сказал — "если что можешь". Все возможно верующему. И тотчас вскричал отец ребенка: верую, помоги моему неверию",. Внешняя нелогичность чрезвычайно значима. Именно это и мог Иисус сделать для людей, которые вот-вот отчаются. Здесь на просьбу отца Он отвечает даже резко. Но вот другая история — о человеке, поддавшемся телесной расслабленности и годами таившем обиду ("Только я подойду, как уже кто-то другой спустился раньше меня"), которая как бы давала ему право ничего не делать. "Хочешь ли стать здоровым? — спрашивает Иисус. — ...Встань, возьми постель твою и ходи". Это сочувствие, конечно, но и призыв к волевому усилию.