Ослиная Шура - [27]

Шура неуверенно кивнула.

– Ergo: этот ангел нужен Господу! – резюмировал Герман. – Пусть падший, пусть никакой в своей гордыне, но ведь нужен же! Если бы он не был нужен, то Саваоф отпадшего ангела мог бы давно уничтожить. Ты об этом не думала? Причём, Всевышний никогда не отнимает возможности покаяния. Даже у оступившихся ангелов. Кто знает, может, и этот покается. Меж тем у него нет нынче никакой иконы, а он князь мира сего, князь воздушный. Мы живём в его мире, и он достоин иметь свою икону!

– Где, говоришь, живём, в аду что ли? – кисло улыбнулась Шура. – Ведь Бог низверг Денницу в Преисподнюю – в Писании сказано.

– Пусть так, ядовитая ты моя, – согласился собеседник. – Тем более надо написать ему икону. Знаю, задача не из лёгких, но, согласись, стоит того, чтобы попробовать. А тебе самой будет даже интересно. Тем более, что ты будешь единственной, сделавшей такой рискованный шаг. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского – гласит старая истина. Притом, икону Сатане ещё никто не писал – ты будешь первой! На это тебе нечем будет возразить, да и возражать весьма трудно, так что соглашайся.

Шура послушалась своего наставника. Не то, чтобы сразу вспыхнула этой инфернальной идеей, просто, чтобы Герман отвязался. Он своим ненавязчивым давлением уже начинал доводить Шуру до нервического состояния, и художница решила выполнить просьбу с тем, чтобы избавиться навсегда от дальнейшей непрошеной мужской дружбы.

Для начала девушка перечитала гоголевский «Портрет», «Мастера и Маргариту» Булгакова, не забыла также «Франкенштейна» и «Портрет Дориана Грея». Потом пошла в библиотеку, целый день листала альбомы с репродукциями Босха, Дюрера, Врубеля.

Придя домой, прокрутила несколько раз диск с концертом Вагнера. Музыка больше всего повлияла на психику девушки. Возник нужный настрой, именно тот, инфернальный: не выключая музыки, художница, невольно принимая участие в несравненном полёте валькирий, сделала несколько набросков ещё не возникшей в сознании иконы.

И вот этот образ, который она держала сейчас в руках, получился наиболее удачным: на нём стало проявляться лицо, смотреть на которое без содрогания было невозможно. Только Шуру, как автора, это не устраивало. По её мнению лицо изображённого было мёртвым. Может быть, не совсем мёртвым, но без той «искры Божьей», которая даёт почувствовать внутренний огонь. Хотя какая «искра Божья» может быть в глазах, либо в уголках искривлённых губ отпадшего ангела? Недаром в Евангелии говорится, что дьявол – это обезьяна Бога. В конце концов, художница забросила портрет в другую комнату, постаралась забыть об этих неудавшихся пробах, потому что её страшно раздражали работы, которые не получались.

Потом была сатанинская месса, то есть мистерия посвящения. Видимо Герман обо всём догадывался, иначе, зачем бы ему совершать над ней обряд мистического посвящения? Тем более, что Шура доверяла больше Богу, чем Сатане. Ведь князь мира сего никогда не сможет дать доступ к тому сгустку энергий, какой здесь, в его владениях, напрочь отсутствует и является именно как дар Свыше.

И вот сейчас пришло желание попробовать свои силы снова, тем более, в последнее время художнице работалось как никогда – Герман не обманул. Важно, что работы получались не дешёвыми поделками, а каждая удивляла Шурочку своей непредсказуемостью. Действительно, её наставник постарался распалить в девушке настоящий талант, и ради этого стоило отблагодарить Агеева.

Установив портрет на мольберте, Шура опять включила «Полёт валькирий», но к работе долго не приступала – вживалась в образ. Стать творцом дьявола! – от одной этой фразы становится не по себе. Но желание свершить что-то грандиозное на этот раз было намного сильнее всяческих отговорок. Ведь ничего не получается только у того, кто ничего не делает, либо ищет весьма уважительную причину, чтоб ничего не делать.

Художница по такому случаю даже антураж для себя подобрала особенный: чёрная водолазка с вырезом на груди в виде капли, чёрные кожаные джинсы со шнуровкой по бокам, а лоб перетянула красной лентой, прошитой золотой нитью. На ленточке были изображены какие-то восточные символы, но для Шурочки это показалось в самый раз!

Ещё немного задержала важная дума, стоит ли надевать туфли?! Только решила всё же, что для портрета, к тому же ещё не написанного, – слишком большая честь. Мягкие лохматые тапочки, правда, не очень подходили к одеянию, но это не слишком важнецкая суть. Главное – общий настрой был, значит, должно быть и всё остальное.

Самым главным в её настрое было отключение от суеты, от мира, но она об этом даже не задумывалась. Просто чувствовала какую-то искру, вспыхнувшую в сознании, очень похожую на новогодний бенгальский огонь с одним лишь отличием: полыхание бенгальских огней вызывает улыбку, щенячью радость, ожидание чего-то большого, радостного.

Здесь же появилось чувство опасности примерно такое же, когда охотник идёт по следу тигра, зная все его подлые кошачьи замашки, ожидая с любой стороны в любую секунду прыжка, держа наготове скорострельный карабин, который зачастую оказывается бесполезным. И тогда только широкий армейский тесак способен решить исход схватки. Этим тесаком у Шурочки был набор беличьих кистей. Она начала разводить краски, но вдруг откуда-то из Зазеркалья снова неожиданно вынырнул Телёнок.