Ослеплённый разочарованием - [8]

Тут я совсем обнаглела.

— Жаль, мала, — притворно сказала я. — А то б я вам показала, как с конём купаюсь. Всегда у себя в деревне так делаю. А то мужиков настоящих у нас совсем мало стало.

У младшего послушника отвисла челюсть, второй был старше него года на два, но и он, даже краем уха, не слышал о таком.

— А ты так покажи! Без воды!

— Ну что вы! — томно протянула я. — Мой конёк-то в пути измазался весь. Вот был бы чистый…

Я подталкивала их к решению создавшейся патовой ситуации, но они были слишком тупы.

— Вот был бы здесь чистенький жеребчик… — промурлыкала я.

Молчание. Тупое молчание. Таких-х-х убив-в-вать… Спокойнее.

— Может приведёте молодого и сильного жеребца? — Уж не слишком ли нагло? Нет, не слишком. Бегут наперегонки и… О, удача!.. Каждый возвращается с конём! Да, их тупости можно только позавидовать…

Теперь за дело принялся Безымянный. Спрыгнув с телеги, в которую он превратил наш фургон, он — всё-таки, у него дестроэдный тип характера — ударил кулаками послушников в ли… тупые морды. Одновременно. Жаль, что не насмерррть… Р-р-разорвать их-х-х!.. Спокойно. Спо-кой-но…

Безымянный сбросив пинками мертвецов, поднимал бочку на телегу, в то время как я торопливо впрягала коней.

Закончив, Безымянный схватил послушников и уложил их на штабель, прикрыв сверху трупами.

Мы сели на телегу и, как ни в чём не бывало, развернули её и медленно покатили к выходу с загона. Тут-то и вернулся служка.

— А что, всё уже? А где послушники?

— Бражку пошли пить!..

— Вот я их! А что это за бочка?

— Да так… Нам её ваши юные неофитусы продали… Обменяли… На нашу бражку…

— Два наших коня!..

— И это они нам дали за бражку, — вздохнула я. — Представляете? За один бурдючок! В таком возрасте!.. — горестно простонала я. — Мать родную готовы продать за кружечку.

Может нам ещё удалось бы запудрить мозги служке, оглушить его и незаметно выехать за крепостные стены, но две некстати случившихся вещи… помешали нам…

Мощный хвост непокорных волос, выбившийся из-под воротника Безымянного. Послушник, сваливающий с себя трупы.

Служка резво бросился бежать от нас, крича: «Стража»!

…И тут Безымянный соскочил с телеги и махнул над поленницей из трупаков своей плёткой. Никогда не подумала бы, что он настолько силён, но я ведь видела это своими глазами: мертвецы стали подниматься. Да, он стал слишком силён… Не хотела бы я иметь такого врага…

Послушников они вычислили сразу. Не знаю, как. Наверно почувствовали живую кхровь. Не позавидую их участи, — сотни мёртвых рук протянулись к ним, каждая оторвала по кусочку и засунула кусочек этот в пасть. Два голых костяка, оставшихся от послушников, постояли немного, будто думая, что им делать дальше, а потом присоединились к орде трупов.

Мы выезжали обратно в узкий дворик, а следом за нами шествовали, теряя пласты гнилого мяса, те, кому давно уже полагалось быть прахо-х-хом.

Навстречу нам выбегали воины, площадка перед воротами кишела адептами в серых и чёрных хитонах, и у каждого в руках было оружие. На стенах недвижно стояли фигуры в серебристых одеяниях.

Мертвецы обогнали нас; тех из них, кто ещё при жизни потерял мозги, и теперь пытался забраться на телегу, Безымянный стегал плёткой, и они распадались в серую пыль.

Адепты схватились с трупами. Страшная свалка образовалась там, где сошлись их ряды. Мы медленно продвигались вперёд; Безымянный расчищал нам путь. Каждый взмах его плётки отбрасывал тех кто попадал под удар на несколько саженей. Тела адептов лопались при ударе о стены и сползали вниз. Какое мощное у него оружие!.. Тогда, в деревне, оно мне пригодилось бы!..

Мы оказались в самой круговерти боя. До врат оставалось метров пять. Здесь висел кровавый туман, и я с наслаждением вдых-х-хала его. Чужая кровь оказалась в моих лёгких, она проникала в мои вены… Ещё! Ещё крохви!.. Агххх!..

Безымянный услышал за спиной чудовищный рык; оглядываться не было времени, — адепты лезли на телегу, — но воин видел, как тень, отбрасываемая Ренейлой на стену стала разрастаться, приобретая хищные очертания. Жеребцы, доселе спокойные, — им не раз приходилось участвовать в битвах и набегах служителей Обители, да и рубленой трупнины они повидали много, — заволновались, поднялись на дыбы, давя фигуры в серых хитонах.

Ренейла по-кошачьи спрыгнула с телеги и пробежала через двор, оставляя широкую просеку в рядах врагов, — в стороны летели оторванные конечности и просто бесформенные куски мяса, — взобралась по вертикальной стене, пробивая её насквозь полутораметровыми когтями и обхватила шестью лапами жреца, замершего на верху. Когда разняла объятие, тела уже не было, — в стороны полетело лишь несколько капель крови, но и их выдернул из воздуха длинный гибкий язык.

Ренейла двинулась по гребню, перепрыгивая с зубца стены на зубец, к следующему жрецу. Тот презрительно скривился, кистень сам скользнул из складок хитона ему в руку. Первый и последний его удар лишь пробил ей ладонь, на правой третьей сверху руке, этой ладонью она и накрыла его. Голова жреца прошла в отверстие, проделанное им же, Ренейла легонько щёлкнула когтём по его подбородку и голова, крутясь, улетела вниз, на площадь, а Ренейла стала жадно ловить пастью фонтанчик крови, ударивший из шеи «мэтра-жреца».