Осквернители - [43]

Неизвестно, скоро ли смог бы оглушенный дервиш вставить свое слово, но во дворе раздался крик:

- Пропади ты, Гульсун!.. Где вода?

- А, родитель мой любезный, соизволили проснуться.

И молодая женщина убежала, оставив на пыльном паласе вещественную причину затянувшихся споров - крохотную полугодовалую девчушку с веселыми глазами-сливами и толстыми в перевязочках ножками.

Поглядывая на ребенка, дервиш предавался самым обидным для себя размышлениям: об опрометчивости, о неуместной нежности, о жандармах.

Бережно держа большую деревянную чашку с кислым молоком, в каморку вошел хозяин караван-сарая.

- Чего тебе? - зло, почти испуганно обрушился дервиш на Басира.

- Горбан! Вот молоко, кислое молоко. Откушайте за завтраком.

- Поставь и уходи!

Но асир не уходил. Переминаясь с ноги на ногу, он стоял у двери и по-собачьи смотрел на дервиша.

- Чего тебе?

- Заплати за молоко.

- Иди, я заплачу!

- Только... только я беру... золото... за молоко.

Горбан вышвырнул старого Басира из каморки, доказав на деле свою непреклонность и даже жестокость. Он скоро пожалел об этом.

Когда они с Сулейманом, сидя на циновке, завтракали кислым молоком, макая в него черствый лаваш, в дверь заглянуло разрумянившееся лицо Гульсун.

Хмуря свои сходящиеся над переносицей великолепные брови, молодая женщина шепнула:

- Жандармы!

Друзья вскочили и уставились на красавицу. Она улыбнулась простодушнейшей улыбкой и, подхватив на руки спавшую девочку, пояснила:

- Отец пошел на семьдесят третий пост за жандармом.

- Почему?

Дервиш сам удивился глупости своего вопроса.

- Горбан, зачем вы ударили его? - Гульсун сморщила свой хорошенький носик. - Жандармы заставят вас заплатить штраф отцу. И теперь он не согласится дешево отдать меня тебе, горбан, в сигэ. Ты мне снился, а на груди твоей сидела змея. А видеть змею во сне - к врагу.

И она захныкала, а вторя ей, заплакала проснувшаяся девочка.

Дервиш был всегда быстр в своих решениях.

- Здесь, в вашем Сиях Кеду, есть казий? - спросил он.

- Нет, какой казий? Здесь, посреди соли, разве захочет жить казий!

- А имам? Мулла?

- Есть один... заморыш... Разные молитвы читает.

- Он может написать бумагу?

- Какую бумагу?

- Что ты сделаешься сигэ... моей сигэ.

- И-ах! - воскликнула Гульсун. - Конечно, может. Я ему бороду повыдергаю, если не сможет.

- Веди его сюда.

- Подействовало! - пищала, как девочка, Гульсун. - Подействовало! О, слава волшебству!

- Какому волшебству?

- Недаром, значит, я положила тебе, мой возлюбленный, вчера в похлебку кусочек кожи ящерицы саканкур, недаром насыпала щепотку пепла тебе под одеяло, недаром помазала свои брови любовным бальзамом... Подействовало, подействовало!

- Женщина, не мели чепуху... Иди!

Хихикая и хлопая в ладоши, Гульсун убежала.

Со двора в последний раз донеслось: "Подействовало!"

Одна монета достоинством всего лишь в один кран и две минуты времени понадобились, чтобы в стенах полуразвалившегося постоялого двора в присутствии матери и свидетелей состоялось бракосочетание.

Имам объявил: "Разрешается "ллутьа" - брак на время. Священное писание, сура четвертая, стих двадцать восьмой. Пророк сказал: "И тем из них, которыми вы воспользовались, уплатите причитающееся вознаграждение..."

По брачному контракту дервиш получил на срок шестнадцать месяцев в сигэ - во временные жены - Гульсун, незамужнюю, семнадцати лет, дочку Басира, хозяина сияхкедуского караван-сарая, а красавица Гульсун приобрела на основе бумажки с подписями и печатью на срок в шестнадцать месяцев мужа, хозяина и повелителя, почтенного Музаффара из Хузистана, с обязательством выкормить своим молоком дочку означенного Музаффара тоже в течение шестнадцати месяцев. За все Музаффар обязался уплатить отцу сигэ шестьдесят кран серебром и, кроме того, в течение шестнадцати месяцев кормить и одевать сигэ Гульсун, как подобает одевать и кормить всякую законную жену.

- Сколько часов ходьбы до семьдесят третьего поста? - спросил дервиш у своей столь неожиданно обретенной жены.

- Четыре часа для молодого, шесть часов для такого ветхого старикашки, как мой почтенный родитель.

- Так.

- А ты, муж мой, не хочешь меня... я мягкая и горячая.

Непонимающим взглядом Музаффар смотрел на Гульсун.

- Идем, я приготовлю постель.

Только теперь дервиш понял и... усмехнулся:

- Вряд ли, милая, нам дадут предаваться супружеским утехам. Сулейман, ты узнал дорогу?

- Да.

Приоткрыв дверь, Сулейман таинственно поманил рукой кого-то, и в каморку вошло, нет, не вошло, а вползло скорченное, скрюченное болезнью в клубок живое существо. Только своим заросшим седой щетиной лицом это "оно" походило на человека.

- Вот теймуриец, - прошептал Сулейман, - очень нужный человек из племени теймури. Он каждую неделю ездит с ослами за солью. Он все знает. Он дорогу знает.

- Хорошо, теймуриец, расскажите нам... а ты, жена, - и дервиш усмехнулся, - ты выйди покуда. Да вот тебе деньги. Спрячь их только от жандармов и... от отца. Здесь тебе, девчонке и твоему сыну хватит на десять лет.

- Ты хочешь покинуть меня? - Гульсун стыдливо погладила руку дервиша и жалобно заглянула ему в глаза.