Оскверненный трон - [119]

Между тем стрелок развернул свое ружье, чтобы прицелиться в Хуррама, но у ружья был длинный ствол – почти шесть футов, – и воин сильно нервничал. Ружье при выстреле тряслось у него в руках, и пуля не задела ни всадника, ни его лошадь, просвистев у нее над головой. Хуррам так сильно ударил мужчину по голове своим мечом, что тот чуть не выпал у него из его руки, а череп мужчины раскололся, как спелый арбуз, разбрызгав мозги и кровь в пыли дороги.

Тут шахзаде осознал, что часть войск Хусрава отступает, и те люди, которые вместе с ним ворвались в деревню, преследуют их. Отдышавшись, он услышал звуки боя, доносившиеся оттуда, где люди Камрана Икбала пошли в лобовую атаку. Его глаза щипало от едкого дыма, который заволок всю округу. Искры то ли от пушечных выстрелов, то ли от ружейных, подожгли крыши нескольких домов. Сильный ветер разносил искры пожара по крышам других строений. Скоро вся деревня заполыхает.

– Давайте нападем на людей Хусрава с тыла!.. – крикнул Хуррам своим людям, которые собирались вокруг него.

Но не успел он закончить, как со стороны места боя показалась группа конных людей – они выскочили из одного из переулков, выходивших на главную улицу. Увидев шахзаде, их командиры поскакали прямо на него, обнажив свое оружие. Сквозь дым Хуррам увидел в середине этой группы всадника, лошадь которого имела вторые поводья, – ею управлял наездник, ехавший впереди. На этой лошади мог сидеть только наполовину слепой единокровный брат шахзаде…

Хуррам ударил гнедую пятками и направил ее в сторону державшегося впереди всадника. Тот поднял меч свободной рукой и парировал первый удар шахзаде, но не смог уйти от второго, который практически отрубил ему руку чуть повыше запястья. Кровь брызнула из обрубка, и всадник повернул свою лошадь в сторону от схватки, бросив при этом поводья второго коня. Инстинктивно среагировав, Хуррам быстро нагнулся и схватил поводья еще до того, как они успели коснуться земли. Выведя лошадь Хусрава – серого скакуна – из схватки, он крикнул:

– Это я, Хуррам! Хусрав, ты должен сдаться. Ты у меня в плену.

Его брат не издал ни звука.

– Неужели еще недостаточно людей погибло из-за тебя, и не только сейчас, но и во время твоих предыдущих бунтов? Ну скажи же хоть что-нибудь! – вновь выкрикнул шахзаде, еще громче, подумав, что его предыдущие слова потонули в шуме битвы и в треске горящих крыш.

Лицо Хусрава оставалось практически невозмутимым. Казалось, что смотрит он, да и то с трудом, лишь одним глазом. Второй его глаз был пуст и ничего не видел. Когда рядом с ними с крыши сарая упала пылающая балка, от чего конь Хусрава дернул головой, полуслепой всадник наконец подал голос.

– Сдаюсь, – произнес он.

– Я всегда жил по древнему завету наших предков, который они принесли с собой из степей, – или трон, или гроб. Это третий раз, когда я попытался заполучить трон и потерпел неудачу. Дважды я избежал смерти, в то время как моим сторонникам это не удалось. Во второй раз я лишился зрения. Если б не любовь моей жены, Джани, я бы впал в отчаяние. Теперь я готов умереть. Позволь мне лишь продиктовать мое последнее письмо ей, – говорил Хусрав монотонным голосом, стоя перед Хуррамом минут через двадцать после своей капитуляции.

По бокам его слегка придерживали за руки двое стражников. Воины бунтовщика подчинились его приказу, и теперь их обыскивали, а отобранное у них оружие складывали в пирамиды. Пока Хуррам – его лицо было все еще закопчено дымом, а одежды и тело оставались влажными от пота битвы – слушал своего единокровного брата, ему показалось, что Хусрав неким волевым сверхусилием абстрагировался от всего окружающего и теперь готов принять любую судьбу, которая его ожидает.

Сам же Хуррам в отличие от брата не мог в такой момент оставаться равнодушным. Ликование по поводу победы и того, что она означает для его дальнейших притязаний на трон, смешивалось с горем от потери столь большого количества людей. Среди раненых оказался Камран Икбал. Его рука была очень сильно повреждена ружейной пулей, которую он словил, когда поднимал своих людей в бой после того, как захлебнулась их первая лобовая атака. Хакимы сказали Хурраму, что спасти его может только немедленная ампутация руки по локоть. Они уже наточили свои ножи и положили железо для прижигания раны в огонь. Еще хуже было состояние одного из молодых горчи шахзаде – на него упала практически целая пылающая крыша из пальмовых листьев, пока он лежал на земле, уже раненный мечом в бок. Его крики, когда Хуррам подошел к нему, были больше похожи на звериные, чем на крики человека, но шахзаде все-таки заставил себя посмотреть ему в лицо, с которого свешивались лоскутья кожи. Хакимы сказали, что единственное, что они могут сделать для этого несчастного, – это поить его водой с опиумом, дабы облегчить ему переход в райские кущи. «И да поможет ему Аллах, чтобы это произошло побыстрее!» – подумал Хуррам.

Он чувствовал, как закипает от гнева, глядя на своего равнодушного ко всему брата, который был виновником этих страданий, и ему захотелось ударить его. Но шахзаде сдержался. Какая от этого польза? Он не должен действовать под влиянием гнева.