Оскверненные - [35]

– Ты моя болезнь, других у меня нет, – не очень вежливо ответил я. – Пошли уже.

Он не стал со мной спорить – только пожал плечами – и мы вышли в город. В небе, безоблачном и ясном, ярко светило ненавистное солнце, ослепляя своими назойливыми лучами мне глаза. От него у меня тут же разболелась голова. Словно в приступе лихорадки, охватила мелкая дрожь. Я приподнял воротник пальто. Тайлер, бросив косой взгляд в мою сторону, усмехнулся.

– Ты уже забыл, как выглядит окружающий тебя мир? – проговорил он бодрым голосом. – Как пахнет свежий осенний воздух.

– Какая разница, что я помню, – просипел я сухими губами. – Тебе должно быть все равно.

– Это не правда, но мне нет смысла доказывать тебе в этом. Мы припозднились, поэтому тебе так плохо. Но ничего, я все устрою, как надо…

– Они не обращают на меня никакого внимания, – вырвалось у меня как-то подавлено, когда я стоял на асфальтной дорожке и смотрел, как люди проходят мимо, погруженные в свои мобильники или устройства, которые подобно черному жуку навознику победно восседали на их ушах; их рыбьи рты беспрерывно извергали из себя поток непереводимого, звенящего жужжания, который оглушал и вводил в ступор. На миг я потерялся. Что за… Рядом в костюмчике прошествовал жирный сом с важными усищами, взбивая плавниками в воздухе морскую пену. Расфуфыренный, раздутый до неприличных размеров еж, угрожающе поблескивая на солнце своими иглами, нагло проталкивался сквозь эту дикую, причудливую толпу гадов, проплывавшую мимо меня, словно я был аквалангистом где-то на океанической глубине. Это что еще за зоопарк!? Какое-то вавилонское столпотворение. Неужто на меня так подействовали колючие лучи дневного светила?

– Им плевать на тебя, – резко высказался Тайлер. – Им на всех плевать, над ними нависло отравляющее облако забот. Они не замечают этого. В погоне за счастьем, неудовлетворимыми ожиданиями и фантомными надеждами и дальше собственного носа ничего не увидят.

Я зажмурился, дабы отвести от себя страшное наваждение, но когда приоткрыл глаза, то резко отшатнулся, увидев перед собой упитанную, здоровенную, зеленую, дряблую морду, которая раздражительно что-то проквакала на непонятном мне жабьем языке и поплелась следом за остальными.

Мы просидели в баре около двух часов. Я тянул пиво, хотя на самом деле досконально изучал помещение и людей, что в нем находились. Здесь были и заядлые выпивохи, и просто одиночки, группа каких-то иностранцев, возможно, путешественников, и обычные серые труженики, любившие проводить тут время в часы свободные от какой-либо работы. Краем глаза я видел девушку, сидящую у стойки, которая время от времени поглядывала на меня, иногда наши взгляды соприкасались и тогда она спешила отвернуться, как будто стеснялась. Через несколько минут эта игра мне надоела и я решил подсесть к ней. У нее была оливковая кожа, грациозная шейка, яркое, живое лицо, служившее вдохновением для многих художников и поэтов, темные волосы. Она могла быть достойной неаполитанкой. Оперной певицей или знаменитой актрисой какого-нибудь столичного театра. Богиней музы для всего искусства.

Мы разговорились. Она скромно промурлыкала мне свое имя:

– Мила.

– Как очаровательно, – проворковал я в ответ и девушка смущенно зарделась.

Ей было двадцать три. Молодая сирота – отец и мать умерли, когда она еще была маленькой девочкой, – жила с религиозной тетей, протестанткой, которая и воспитала в девочке эту скованность в обществе и слишком хорошие (для этого же общества) манеры поведения. Единственный вопрос, который крутился у меня в голове и не давал покоя: что она делала в этой навозной яме? Среди этих помоев и нечистот я отыскал драгоценнейший сапфир. Настоящая реликвия, за которую перегрызают глотки и рвут на себе волосы в страстных желаниях найти, лежит на самом видном месте; да, бывает иногда в таких местах, где столь редкому явлению не предстало бы находиться. Это одна из загадочных уловок судьбы. В скором времени мы оставили заведение.

Я пригласил Милу к себе и заранее просил простить за тот беспорядок, учиненный в доме. Знала бы она, как мне пришлось попотеть, чтобы привести тут все в норму после предыдущего случая, который закончился не самым лучшим образом.

– А кем ты работаешь? – спросила она, когда мы сидели на кровати, на втором этаже. Она была пьяна, но не достаточно сильно.

– Камивояжором. Хотя сейчас большинство людей заказывают товары по телевизору, я считаю это не рационально. Помню времена, когда все было по-другому. – Я глубоко вздохнул, меняя тему: – Но знаешь, это не основной мой род деятельности.

– И чем же ты занимаешься?

– Я помогаю людям. Направляю заблудших и отставших овец к нашему общему Пастуху…

Мила засмеялась. У нее был низкий, грудной смех.

– А еще по вторникам работаю в приюте: раздаю еду и теплые вещи для бездомных.

– Вот как? – сказала она, пристально глядя мне в глаза. – Ты очень загадочный и интересный.

– Да, а ты не знала, что мое второе имя Понсе де Леон?

– Я его знаю! – неожиданно воскликнула она слишком ликующе, от чего машинально сжались мои зубы. Но я совладал с собой и театрально изобразил заинтересованность.