Осколки Сампо - [5]

.

2 Большой дом Сувантолы

Первые лучи солнца ещё не успели коснуться спокойной глади озера – они только-только показались над верхушками соснового бора, заблестели на редких косматых облачках в небе. Над Сувантолой занималось весеннее утро – погожее, ясное, удивительно тихое.

Почти полгода безраздельно властвует в Карьяле зима. Только южный ветер-хвоедёр может прогнать её на север. Силён тот ветер, и не знает меры его могущество. Где мчится он над озёрами и реками, там с грохотом лопается лёд, где ревёт он над бором, там гудят-стонут старые сосны, которые не всякий топор осилит. Срывает ветер хвою, за что и прозван хвоедёром, иной год и сами деревья с корнем из земли выворачивает.

Не выдерживает зима такого напора, отступает до поры до времени. Потому и любят люди южный ветер, и не ропщут на его подчас разрушительную силу. Уже отбушевал ветер, и пробудилась после зимнего сна земля Карьялы.

В небольшой ложбинке между двух холмов паслось стадо коз, принадлежащее роду Сувантолы. На гребне холма стоял и пастух – высокий худой паренёк лет пятнадцати, широколицый, голубоглазый и светловолосый, как и все карелы. Пастух был одет в серые холщовые одежды, шерстяную куртку, с лаптями на ногах, котомкой за плечами и посохом в руке. Звали пастуха Тойво, и был он младшим сыном сувантольского старейшины Кауралайнена.

С вершины холма Тойво привычно оглядывал округу – вот поросшие соснами склоны холмов, за холмами сосны стояли ещё гуще, становясь тёмным бором, а если взбежать на соседний холм, то вдали за соснами виднелось Сувантоярви и бурная, полноводная Вуокса. Внизу паслись козы, серые и лохматые, будто клочки облаков в небе.

Тойво повернулся к лесу, к тому месту, где в прошлом году бурей повалило высоченную сосну. Ствол дерева люди давно увезли, но огромный, чуть ниже человеческого роста, пень-выворотень так и остался торчать из песчаной земли, протягивая к небу узловатые корни. Издали, особенно в сумерках, могло показаться, что диковинный лесной житель вышел на опушку и остался стеречь границу бора. Возле выворотня пастух остановился, вынул из котомки горбушку серого хлеба и варёное яйцо, разложил их между корней и громко произнёс, обращаясь к лесу:

– Тапио, Хозяин леса, Миэлликки, Лесная матерь! Оградите стадо наше от пропажи и болезни, от тропы лесной недоброй, от звериной хищной пасти, от всякого лиха! Примите дары мои и низкий поклон! – с этими словами Тойво снял шапку и почтительно поклонился в сторону леса, чуть постоял и направился обратно к стаду.

Сам Тойво никогда не видел ни лесного бога Тапио, ни его жены Миэлликки, ни кого-то ещё из народа лесов, но искренне верил, что сами Хозяева леса прекрасно видят и слышат его, примут подарки и не оставят в своих владениях без помощи.

Живёт Тапио со своей хозяйкой Миэллики в самой чаще леса, в высоком тереме с золоченой кровлей. Много детей у лесных хозяев, и всё, что есть в лесу, им известно и послушно. Тапио добр к людям, что уважают лесное царство, и всякий, идущий в лес, будь то пастух или охотник, дровосек или грибник, взывает к милости лесного Хозяина, старается снискать его дружбу.

Нет пастуху лучшего подспорья, чем дружба с Тапио. Уж если договорился с Хозяином леса, то можно не тревожиться – будет скот сыт и здоров, и не пропадёт за год в лесу ни одна животинка. Бывает, что пастуху всего и заботы остаётся, что выгнать стадо поутру да загнать на ночь. Только не обижай скотину, ни бить, ни ругать не смей – пожалеет ее Тапио, да себе и заберёт – не сыщешь ее тогда и назад не выпросишь. Тойво и не ругал – он любил животных и умел ладить с ними. Правда, с Хозяином леса ещё договориться надо уметь, и за всё лето ни разу не прогневить его, не нарушить договора – то целая наука.

Конечно, Тойво не был настоящим пастухом, в той части, что пастушьим колдовством как следует не занимался. У взрослого пастуха-колдуна своя жизнь, особая, он только половинкой души дома, среди людей, а второй – всегда в лесу, в доме Тапио.

Пастух и видом на лешего похож, особенно по осени, потому что в пастбищную пору ни волос, ни бороды стричь нельзя – с тем сила колдовская теряется. У него и счёт с лесным царством свой – ни дрова рубить, ни ветки ломать, ни лыко драть Тапио пастуху не велит. Нельзя пастуху и охотиться, и даже грибы-ягоды собирать, разве что другие люди угощать станут.

Среди людей пастух как чужой – руки при встрече не подаёт, не борется, в баню и то один ходит. И одежда, и посуда у него своя, а дудку пастушью и посох заговорённый тронуть не моги – к ним сам Тапио руку приложил, для одного только человека трудился, которому оберегами владеть. С женщинами пастух тоже не знается, по крайней мере, с весны до осени. Нелёгкая жизнь у товарищей Тапио, однако уважение им люди оказывают немалое, и лес им благоволит.

Нет, жизнь Тойво была обычной – сложных заговоров он не творил, работал и жил бок о бок с сородичами; случалось, донашивал одежды старших братьев, из которых те выросли. Посох его был самым простым, дудки парень не имел вовсе, и пас он всего лишь коз, а не коров и не лошадей. Да и, признаться честно, не хотел бы Тойво заниматься пастушеством всю жизнь. У этого на вид простого карельского паренька было одно необычное свойство – память, крепче всего державшая сказки и легенды.