Осколки невозможного - [3]

Наивные мечтания: в грядущую эпоху памятники, скорее всего, выйдут из моды, и если их еще и будут заказывать, то исключительно ультра-абстракционистам. И первооткрывателя Луны изобразят в виде какой-нибудь трости, а собаку, конечно, если о ней вспомнят, в виде маленькой тросточки; во всяком случае, в ее облике уже не будет ничего собачьего. Живые собаки, проходя мимо, не смогут узнать себя в ней, а потому, бедняжки, не испытают ни малейшего чувства удовлетворения.

1957 г.

Вечный порыв

Вы, слишком усталые или разочарованные: «Зачем это нужно? Неужели мы станем счастливее, если высадимся на Луне?»

Вы, возмущенные: «Ну разве это не бред — тратить столько трудов и столько миллиардов на дело, которое не принесет никакой реальной пользы, в то время как больше половины человечества страдает от голода?»

Вы, кто уже пресытился бурными и невероятными событиями нашего века, кто, равнодушно глянув на ракету и заголовок на первой полосе, сразу утыкается в биржевые котировки, спортивную хронику, сводку происшествий и некрологи.

Вы, молодые люди, не воспринимающие Луну как желанную цель, потому что сама идея полететь туда — это часть системы, которую вы хотите разрушить.

Вы, другие молодые люди, не видящие славы в таком полете, потому что отвага аргонавтов, исследователей и первооткрывателей — типично буржуазная отвага.

А также вы, старики, в глубине души желавшие, чтобы ничего не случилось: горько быть свидетелем того, как приоткрываются звездные врата, и сознавать, что покорение звезд свершится без тебя.

Вам уже не перечеркнуть то, что произошло вчера. Все ваши доводы стали праздной болтовней.

А в основе происшедшего — вечный, неодолимый импульс, на пользу или во вред нам, добровольно или против нашей воли побуждающий нас как можно больше увидеть, как можно больше узнать, как можно больше подчинить себе природу. Это жажда жизни в самом возвышенном и дерзновенном своем проявлении противостоит сглаживающей, расслабляющей энтропии. Это свободное дыхание человечества.

Рано или поздно человек должен был отправиться в «головокружительный полет». Когда Земля была изучена полностью, все ледники исследованы, все вершины покорены, привычный дом стал тюрьмой, а попытка к бегству — неизбежностью. Если бы не существовало теперешнего проекта лунной экспедиции, завтра появился бы другой, быть может совершенно противоположный по замыслу. Если бы Лоуэлл, Андерс и Борман потерпели неудачу, через три месяца или через три года по их стопам пошли бы другие. Если бы Америка решила вдруг все бросить, за дело взялась бы Россия, или Англия, или Китай, или Франция, или Израиль, а в отдаленном будущем, допустим, и Италия. Теперь, когда мы знаем, что легендарный рубеж может быть преодолен, пусть даже ценой огромных затрат, усилий и испытаний, бросить все означало бы пойти против собственной природы. Человек сделал первый шаг на пути, к которому готовился долгие столетия, и остановиться или повернуть назад уже нельзя.

Мы — свидетели самого грандиозного, самого славного и опасного приключения, на какое когда-либо отваживался род людской. Так трудно найти слова, достойные этого события, даже самые правильные и красноречивые кажутся вялыми и жалкими. Царь природы вышел из своего вековечного убежища, и сказка скоро станет былью. Подвиги Тесея, Улисса, викингов, Христофора Колумба и других величайших героев прошлого по сравнению с этим кажутся детским лепетом. Даже самый прожженный скептик не может не испытать изумленного восхищения перед мужеством этих троих.

Они смогли отправиться в эту чудовищно трудную и невыразимо опасную экспедицию благодаря огромным совместным усилиям передовых ученых, искуснейших техников и рабочих. Когда они вернутся с победой, то не принесут с собой ни золотого руна, ни драгоценных камней, ни дани от покоренных народов. Да, на Земле свирепствует голод. Но это неправда, что программа «Аполлон-8» оторвана от жизни и бесполезна: ведь благодаря ей сотни тысяч людей получили работу, кусок хлеба и моральное удовлетворение. Кроме того, нельзя не признать, что космическая гонка превращается в действенное противоядие против другого, страшного, гибельного соревнования: гонки вооружений.

Однако, заметите вы, человечество не станет от этого счастливее. Возможно, и так. Но разве не утешительно, разве не радостно видеть, что самый високосный год в истории, как его кто-то назвал, год, когда в Европе вырвались на волю мрачные, разрушительные силы, завершается мирным, сказочно опережающим время и неоспоримо славным событием, сиянием новых, пусть наивных и смутных, но безграничных надежд, праздничным огнем заката после тяжелого, тревожного дня?

Бесспорно, полет астронавтов на Луну — даже если его, не дай бог, ждет неудача — знаменует собой окончательное завершение определенной исторической эры. Простимся навек с пастухом, кочующим по Азии, с почитаемым, а многими все еще любимым миром поэзии. Недели три назад, уже зная о предстоящем старте «Аполлона», не сквозь миланский туман, а с горной кручи я смотрел на ярко сверкавшую Луну и думал: «Будешь ли ты еще видеться нам такой далекой, недостижимой, загадочной? Сможешь ли месяц спустя, если астронавты долетят, превращать нашу убогую действительность в мечту, дарить нам это неизъяснимое очарование, эти возвышенные думы, это затаенное томление? Боюсь, что нет».