Осколки - [10]

— Я на тот свет не собираюсь.

— Хм. Понимаешь, в чем штука: выбора у тебя особо и нет.

— Есть, — она на секунду замолчала. — Но да, лучше уж здесь сдохнуть.

Ага, как же. Я когда-то тоже таким упертым был, а как три дня под половицами пролежал, от упырицы укрываясь, готов был сам себя перцем посыпать и в печь залезть, лишь бы сожрала быстрее, да вот незадача: поскользнулась, миленькая, на ровном месте, да клыки в мозг и вонзились.

— Зачем же сдыхать? Я ведь тебе предлагаю светлое будущее вдали от этих мрачных стен…

— И какая же плата?

— Беру натурой.

— Пошел ты!

— Ладно, ладно, шучу. Просто шучу!

Я хохотнул. Как же приятно хоть с кем-то поговорить!

— А платой будет посильная помощь. Разумеется, в самых что ни на есть разумных пределах.

Девчонка на несколько минут задумалась. В тюрьме повисла неприятная тишина, от которой все внутри противно зудело, а нос чесался. Я чихнул.

— Я тебе не верю, — наконец, призналась она.

По крайней мере, честно. Проводникам никто никогда не верит, вот только когда припрет, все к нам в очереди выстраиваются, да еще и в ножки с радостью кланяются, лишь бы мы их от проблемы избавили.

Что поделать, народ есть народ.

— Я и не прошу мне верить, девчонка. Просто договор враждующих сторон, оказавшихся в полной заднице. Взаимопомощь — отличная штука.

Она хмыкнула.

— А Белка говорила, что вы, проводники, самые сильные.

— Угу. Она, наверное, еще и говорила, что мы через стены проходить умеем, и живем вечно, и обычная сталь нас не берет, да?

— Это не так?

— Конечно, нет. Мы обычные люди, просто обладаем некоторыми… определенными знаниями в определенной сфере, только и всего. А все остальное, как я говорил, — сказки.

— То есть любой может стать проводником?

— Если выживет. Некоторые просто не созданы для подобной работы, — серьезно ответил я. — Но если подумать, то да, любой. Надо только найти толкового учителя, который согласится тебя тренировать: школ-то у нас нет. И чтоб он тебя не убил в первые два года обучения, а — поверь, — такое нередко случается. Все познается на практике. Так как насчет моего предложения?

— Выбираться надо, — кивнула она головой, — но откуда мне знать, что я тебе помогу, а ты меня не кинешь? Мне не охота гнить здесь с одной мыслью о том, что я помогла кому-то сбежать, а сама сглупила и осталась.

— Ни откуда. Надо верить людям, девочка!

— Я тебе не девочка.

Я не ответил. Молчание — знак согласия. Она действительно была далеко не девочкой. Ее фигура, конечно, только начала приобретать должные формы, но уже была достаточно привлекательной и соблазнительной (так бы и съел, извиняюсь за буквальное выражение), а глаза вовсе не выглядели молодыми и наивными. Пережила она если не много, то достаточно.

— Ладно, — она вздохнула. — Хорошо. У тебя есть план?

— Не-а.

— Тогда зачем подбивал работать вместе? — удивилась она.

— На будущее. Всегда полезно иметь связи.

— Идиот.

— Дура, — тут же отозвался я.

— А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? — неожиданно спросила она. — Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?

Вот, уже пошли правильные вопросы.

— Правда.

— Как… как это происходит?

— Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал — дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.

— Наверное, она просто закрывает на вас глаза за все ваши добрые поступки.

Я расхохотался в голос и тут же схватился за объятый пламенем левый бок, но смеяться не перестал, от чего мне стало вдвойне больнее и втройне веселее.

— Чего?

— Добрые поступки? — я утер образовавшиеся на глазах слезы.

— Да. Вы ведь помогаете людям, разве нет?

— Мы берем с них плату, это совсем другое. Это наша работа, и выполняем мы ее вовсе не по доброте душевной, можешь мне поверить, девчонка.

Она задумалась.

— То есть если вам не заплатят, то ты и спасти никого не попытаешься? Женщину? Ребенка?

— Даже пальцем не двину. Фермеры получают ведь деньги за мясо и зерно, а что с ними будет, если они все это просто раздадут беднякам?

— Помрут с голодухи.

— Вот именно. Всем хочется жить. Все выживают, как могут. Как тебя зовут?

— А вот этого я точно тебе не скажу!

— Как хочешь, — я сел и пожал плечами, встречаясь с ней взглядом. — Я вот Йен.

Она вздохнула.

— Ольха.

Я попытался изобразить как можно более приветливую улыбку.

— Чего лыбишься?

— Мог бы и догадаться, — я показал пальцем на ее волосы. — Темно-рыжие, как кровь. Очень необычный цвет, можешь гордиться.

Девчонка вздрогнула, будто ей отвесили пощечину, и я прикусил язык. Нет, не просто же так ей их обрезали! Мог бы и помолчать, знаток, чтоб тебя, женских душ.

— Ну, раздеваться тебя просить не имеет смысла, так что лучше покажи, что прячешь вон там, в правой руке. Может, вместе придумаем, как это использовать.

Она раздраженно покачала головой, но все же перекинула мне через прутья решетки что-то круглое и коричневое.

Продолговатый острый крюк, блеснув ржавчиной в скупом свете солнца, свалился у моих ног и тихо звякнул…