Осколки - [72]

Доктор Форс-Краснобородый… Поделом ему. Жалко, что эта кровь со временем отмоется. Отмоется… отмоется не только борода… идея!

Тонкое стекло стынет быстро. Если выдуть из полужидкого стекла шарик с тонкими стенками, он успеет остыть и сделаться хрупким за несколько секунд.

Но эту лошадку я нарочно не стал делать полой. И ее разорвало по линиям внутреннего напряжения, возникшим в процессе остывания, из-за того, что внешняя поверхность остывала быстрее сердцевины. Разлетевшиеся во все стороны осколки были еще очень горячими. Так что Адаму Форсу повезло: мог бы и глаз потерять.

Норман Оспри упал на четвереньки, невзирая на свою неприязнь к источнику доброго совета, а потому пережил гибель лошадки целым и невредимым – хотя куражу у него приметно поубавилось.

Элвисообразный букмекер побледнел и чуть заметно дрожал, но тем не менее по-прежнему придерживался доктрины «Лови Логана!». Так что он вскочил и перегородил своими могучими плечами дверь, ведущую из магазина на улицу. Теперь, если бы я решил смыться, мне пришлось бы вступить с ним в рукопашную, рискуя проиграть. Я бы и в лучшие свои времена подумал дважды, прежде чем ввязываться в драку с этим гориллой, а сейчас, когда я еле стоял на ногах от усталости, у меня тем более не было шансов, даже если бы я и захотел сбежать – а я этого делать не собирался. Но до тех пор, пока Норман Оспри считает нужным стоять в дверях, у меня будет одним противником меньше внутри мастерской, так что это к лучшему.

Эдди, который, казалось, не понимал, что случилось, так и стоял на четвереньках возле перегородки. Бывший помощник Мартина, вопреки собственной совести содействовавший Розе во всей этой охоте за кассетой, теперь выглядел так, словно молился об отпущении грехов. Честно говоря, на мой взгляд, он его не заслуживал.

Памела Джейн вывернулась из-под меня. Очевидно, она никак не могла решить, то ли благодарить меня за то, что я спас ее от острых, как бритва, осколков – ведь в своем кресле она оказалась бы прекрасной мишенью, – то ли бранить меня за то, что я не позаботился о Гикори.

Памела Джейн, естественно, разбиралась в процессе остывания раскаленного стекла и не могла не понимать, что я с самого начала рассчитывал на то, что лошадка взорвется. Она только не могла понять, к чему я вел все эти разговоры о золоте, о том, когда его привезут и сколько его будет. Позднее Памела призналась, что совершенно растерялась – все это было так не похоже на меня! Она поверила каждому слову, что я сказал Розе, и теперь чувствовала себя круглой дурой.

– Памела, дорогая, – улыбнулся я, – вы мне очень помогли, честное слово!

Но это все было потом. Ну, а тогда, сразу после взрыва, Памела была озабочена лишь одним: не пострадал ли Гикори?

Я встал и заглянул за перегородку, чтобы выяснить, как поживают Роза и Гикори. Я обнаружил, что одна нога у Розы окровавлена, но, несмотря на это, она по-прежнему полна решимости и дрожит от ярости. Роза сунула в резервуар новую понтию и достала предыдущую, на конце которой уже яростно пылала раскаленная капля.

Гикори наконец удалось вывернуться из кресла. Теперь он лежал ничком и терся лицом о гладкий кирпичный пол, пытаясь содрать со рта клейкую ленту. Из глаз у него струились слезы боли – из-за обожженного уха. Слезы затекали в нос, так что Гикори приходилось отфыркиваться.

Я тоже весьма остро ощущал, что в какой-то момент Роза все же ухитрилась провести огненную черту вдоль моих ребер. Пожалуй, на сегодня я по горло сыт неравными схватками…

Я, но не Роза. Розиной энергии хватило бы, пожалуй, на третью мировую войну. Выхватив из огня понтию, она категорическим тоном сказала мне, что если я немедленно не вернусь в мастерскую, то я увижу, что обожженное ухо Гикори – это еще цветочки. Она могла бы освободить его. Могла хотя бы поднять его с пола. Но не сделала ни того ни другого.

Я обошел перегородку. Гикори по-прежнему лежал на полу ничком, но вместо того, чтобы впустую обдирать лицо о кирпичи, теперь дергал ногами. Он был измучен и беспомощен, но со стороны Розы ему пока ничего не грозило: Роза медленно приближалась ко мне, помахивая полутораметровой черной железякой с серебристым отливом, готовая ударить меня, если я не соглашусь подчиняться.

– Кассета Адама Форса. Где она?

Я запыхался, во рту у меня пересохло, но мне все же удалось выдавить:

– Он говорил, что стер кассету, и теперь на ней записаны скачки.

– Чушь! – Роза подступала все ближе, раскаленный стеклянный шарик неумолимо приближался. Будь я на ее месте, я мог бы двумя взмахами больших ножниц превратить этот шарик в смертоносное копье, готовое вонзиться, опалить, убить… У Розы не было копья, но и шарика окажется достаточно. Эффект будет тот же самый.

Кое-какой план у меня все же был. Я продолжал отступать от Розы и ее грозного оружия, злясь, что никак не могу добраться до полудюжины понтий, праздно лежащих на столе – ими можно было хотя бы отвести удар. Но корчащийся на полу Гикори преграждал мне путь.

Роза поуспокоилась и снова начала наслаждаться тем, что заставляла меня отступать шаг за шагом. Мимо печи, заслонка которой была опущена. Через всю мастерскую, все быстрее и быстрее – Роза ускоряла шаг…