Осколки. 12 удивительных ситуаций - [4]

Оставалось наиболее сложное – вмонтировать это устройство в затылок таким образом, чтобы ушко стержня захватывало спинной мозг, а другая часть выступала и крепилась на моем затылке.

Таким образом, когда Я захочу и Я решу, Я отсоединю конец стержня и потяну его наружу. В результате, металлическая часть легко перережет спинной мозг, и Я выключусь. Теперь Я сам смогу решить, как поступить, и решающее слово будет за Мной.

Впервые услышав мои доводы, хирург решил, что это равносильно самоубийству. Мои аргументы заставили его задуматься, а затем и согласиться со мной. Во-первых, я не собирался умирать, я собирался жить свободным человеком. Во-вторых, я не находился в состоянии депрессии или под сильным эмоциональным прессингом, никакие жизненные обстоятельства не загнали меня в угол, из которого один выход.

Я подробно объяснил ему мотивы и психологический статус больных суицидом. И мое абсолютное отличие от них.

Пусть доктор и не стал моим сторонником, но сказать что-либо против ему явно было нечего.

XVI

«По сообщению прокурора, за последнее время не было сообщений об убийствах, совершаемых маньяком. Следствие продолжается. …также имеются улики… …будет изобличен…

(из вечернего выпуска новостей)

XVII

В тот день, когда я смог встать с кровати после операции, шел дождь. Я чувствовал сильнейшую слабость. У меня кружилась голова, но ощущение приближающейся победы позволили мне не обращать внимания на мелкие неудобства послеоперационного состояния.

Ситуация № 3. …И люди уходили из города

И люди уходили из города.

Почти организованной, молчаливой колонной они медленно двигались вверх по Главной улице города. За ними оставалась абсолютно свободная дорога и тротуары. Они напоминали первые ряды демонстрантов: стройные и ровные, но развернутые по команде «кругом» и движущиеся теперь назад. Масса людей была на удивление равномерной и плотной. Они не держались за руки, но их плечи соприкасались при ходьбе. По крайней мере, мне так казалось с того расстояния, на котором я находился.

Было тихо из-за отсутствия транспорта, но присутствовал монотонный звук, похожий на шелест листьев, только значительно сильнее. Наверное, такой же звук сопровождает бродяг, бредущих по городу, если их собрать вместе. Ведь, в сущности, эта масса людей мало отличалась от таких бродяг. Разве что наличием большего напряжения.

Ими двигала обида.

Я знал, что обиделись они на меня. Эта обида возникла не сразу. Капля за каплей она копилась в каждом из них. Неделями, месяцами они делали вид, что ничего не происходит. Они делали вид, что обиды нет и в помине. Они делали вид, что все нормально, и я их устраиваю, как член их общества. Но я-то знал, что это не так. Не мог быть я членом их общества. И никакого общества не мог быть членом. Как не особо я верил в существование вообще какого-либо общества. Ну, может быть кроме общества случайных людей.

Кстати интересная мысль – создать общество «случайных людей». Хотя в таком случае они уже не будут случайными.

Я смутно догадывался, за что они могли обидеться на меня. Это была совокупность моих поступков, как физических действий, так и просто мыслей, которые постоянно прорывались в обычной речи. Там недосказанность, там смысловой акцент. Ирония или скепсис. Иногда просто взгляд или положение тела. Рукопожатие или просто молчание. И все оттого, что это происходило не в такт их внутренней мелодии. Я понимал, что должен был подпевать им или, по крайней мере, не сбивать их, с так непросто дающегося ритма.

Я понимал, что все они стараются. Стараются жить. И чувствуют, что я это знаю. Это-то их и обижало. Все равно, как если бы каждый из них нес на своих плечах большую, тяжелую коробку, и они двигались бы по цепочке мимо меня, а я стоял бы и толкал по очереди эти коробки, сбивая их с плеч. Просто толкал бы коробку, которую несет человек. Тяжелую и очень неудобную для переноса коробку. Мне было стыдно за себя и жалко их.

А в чем я виноват?

Я сидел на перилах огромного каменного балкона гостиницы, свесив ноги над площадью, на которой начиналась Главная улица. Отсюда она была видна мне до самого конца, где она переходила в мост, который сливался с небом. Последние ряды людей, по моим представлениям, уже приближались к нему. Наверное, я бы мог встать на перила и крикнуть им, что я их прощаю, и пусть они меня простят. Но думаю, они меня не услышат, а я только распугаю голубей на другом конце перил.

Да и не поймут они меня. За что я их должен прощать? Им понятней, если я попрошу прощения. Да и выходить из того оцепенения, в котором я находился, не было желания.

Странное состояние: вроде и надо что-то сделать, а не хочется. В таком состоянии я находился как-то, случайно подслушав разговор двух мужчин, одного самоубийцы, упавшего с крыши на балкон, и второго, решившего, что тот умеет летать.

Но представление о людях, несущих тяжелые коробки на сгорбленных спинах, мне понравилось. И я подумал: куда они их могут нести? И что может быть в этих коробках?

Я представил себе место, куда люди могут нести эти коробки. Например, большое поле, где-то за городом. Или большую гору. В любом случае это должно быть место, где они смогут их сложить вместе, наверное, в какую-то огромную геометрическую фигуру. Ведь не зря же они их несут!? Если несут, значит куда-то и для чего-то. Хотя можно и представить, что они несут в них то, без чего не могут жить. Какие-нибудь искусственные органы или источник питания для таких органов. Но представить себе это нечто довольно сложно, имея в виду такую массу людей. И потом возникает вопрос, кто заставил их нести эти коробки? Неужели они добровольно взвалили их себе на плечи? Скорее всего так. По крайней мере, они их могли просто бросить, а не бросают. Несут. Непонятно куда. Непонятно зачем. Да и смутно представляя, что в них находится и насколько это им необходимо или хотя бы ценно.