Осколки. 12 удивительных ситуаций - [29]
Довольно внушительная масса людей двигалась вверх по Герцена. Обтекая препятствия. Впереди доцент Зелинский тащил за локоть преподавателя Тартаковского. Они догнали эту несчастную девочку где-то возле здания ТАСС. Толпа слегка затруднила движение транспорта. Вмешалась милиция. Девочка сопротивлялась. Но за сто долларов (у Зели не было рублей) согласилась перейти в сквер за Герцена и спеть еще раз. Толпа обступила островок вокруг скамейки. Девочку поставили на нее. И она пела снова и снова. Люди стояли молча и плакали. Это напоминало массовый психоз. Стоявший рядом с Зелинским юноша достал скрипку и осторожно водил по струнам смычком. Тартаковский рассеянно уставился на бедного музыканта, а Зеля выхватил скрипку у бедного музыканта за гриф и грохнул ее о тротуар. Кстати, инструмент был дорогой. Последовала какая-то цепная реакция, и стали раздаваться последовательные звуки ударов различных музыкальных инструментов об асфальт. Люди проталкивались и бросали к разбитой скрипке искореженные или расколотые инструменты и футляры. Образовалась внушительных размеров груда. Кто поджег? Это уже не столь важно. Но костер получился неслабый. Показалось, что мгновенно завыли пожарные сирены, но движение у Никитских ворот было парализовано, и потушить этот огнище было нереально. Тем более что инструменты, уже просто в чехлах, продолжали лететь в огонь.
Люди в какой-то молчаливой экзальтации швыряли заласканные и замученные ими инструменты в костер. Обнимались, целовались и плакали, плакали, плакали.
Милиции было довольно много, но, не понимая что происходит, она и не знала что предпринять и, казалось, помогала непонятно кому.
Деревья жаль. Они обгорели сильно.
В очередной раз, потеряв эту измученную певицу, толпа двинулась как будто произвольно вверх по бульвару в сторону Пушкинской площади. Казалось, большинство не осознавало происходящего.
Хорошо не было ветра. Костер довольно аккуратно догорал. И пепел не сильно разлетался.
На скамейке рядом с этим пепелищем сидели измученный Зелинский и грустный Тартаковский. Они молчали. Чуть позднее подошел профессор Нечаев, который все это устроил. Тоже присел рядом, причем на самый край скамейки. Довольно неудобно. Закинул ногу на ногу и спросил:
– Ну, как?
Он выглядел тоже несильно счастливым. Затем сказал:
– Я не могу вспомнить эту мелодию. Зеля, ты помнишь?
Зеля только вяло ухмыльнулся.
– А ты, Семен?
Тартаковский лишь покачал головой.
Жизнь консерватории наладилась не сразу. Но людям свойственно приходить в себя, то есть воспринимать действительность привычно, даже после сильной диареи. Нечаев приходил не раз в переход, где он нашел девочку. Естественно, он ее не нашел, и найти не мог, так как ничего не знал о ней. Расспрашивал, конечно, завсегдатаев, но безрезультатно.
Очевидцы из числа студентов и преподавателей почему-то не обменивались впечатлениями о происшедшем. Более того, стыдились вступать в контакт с участниками или свидетелями этого массового помешательства.
И что удивительнее всего. Пресса об этом невероятном событии не писала.
Ситуация № 11. Трое (подслушанный разговор)
– Ты хочешь летать.
– Да.
– Боишься?
– Да, то есть, нет.
– Поясни.
– Если сам, нет. На кого-то боюсь полагаться.
– А почему не прыгнешь с крыши?
– Это не полет. Это падение.
– Но ведь будешь какое-то время лететь?
– Страшно.
– Страшно лететь или страшно упасть?
– Страшно разбиться.
– А вдруг полетишь?
– А если нет?
– А как же ты хочешь летать?
– Как ты.
– А как начнешь?
– Научи.
– Я не умею.
– Ну ты же летаешь!?
– Научить не могу.
– Объясни.
– Ты любишь?
– Да.
– Научи.
– Понял.
– Как же мне быть?
– Забыть.
– Не могу.
– Живи дальше.
– Мешает тоска.
– Это не боль.
– С ней можно жить?
– Живут же другие.
– Их мало.
– Больше, чем знаешь.
– А ты улетишь?
– Наверное.
– Оставишь меня.
– Да.
– А как же я?
– Ты жил до меня.
– Но я не знал тебя?
– Ты не знаешь и сейчас.
– Но ты умеешь ведь летать!?
– Я не умел.
– Кто научил?
– Никто.
– Когда сумел?
– Совсем недавно.
– Когда?
– Когда ты смотрел на меня.
– Летящего с крыши?
– Да.
– Но ты ведь не падал, ты летел.
– Когда ты поверил, что я полетел.
– Ты мог разбиться?
– Думаю, да.
– Но ты был спокоен.
– Ты не видел лица.
– Да, это верно. Я подумал – летишь.
– Нет, не подумал, поверил.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю и все.
– Значит знаешь.
– Не знаю.
– Ну ты же сказал!?
– Сказал. Ну и что? Я не знаю.
– А если Я прыгну, ТЫ поверишь?
– Наверное, нет.
– Значит не полечу.
– Найди другого.
– Никто не поверит, пока не увидит.
– Но ты же поверил.
– Но я же увидел.
– Ты видел полет, направленный вниз.
– Но ты ведь летел?
– Я сорвался с карниза.
– Ты хочешь сказать, не умеешь летать!?
– Ты видел все сам.
– Я видел полет.
– Ты придумал все сам.
– Но я ведь с тобой.
– Или с кем-то другим.
– Ты хочешь сказать, мне приснилось все это!?
– Когда сильно хочешь, бывает и это.
– Но я ведь не сплю?
– Я не знаю.
– Я знаю.
– Откуда?
– Но это ведь очевидно.
– Тогда полети.
– Но я не могу.
– Почему?
– Я не знаю.
– Но ты ведь не спишь?
– Нет, не сплю.
– Откуда ты знаешь?
– Не знаю.
– А вдруг это сон?
– Что же тогда?
– Тогда прыгнуть с крыши почти ерунда.
– Ты думаешь, стоит?
– Ты ждешь опять «ДА»?
– Тогда я пошел?
